Назар резко развернулся, чуть при этом не упав. Лукерья стояла прямо перед ним. Рот, подбородок и шея ее были испачканы красным. В окровавленных руках она держала плотницкий топор.
— Ну так забирай! — взвизгнула старуха и взмахнула своим оружием. Если б не ночная встреча с тенью, Назар с легкостью успел бы рубануть ведьму саблей, но сейчас ему едва хватило сил, чтобы отразить удар. Лукерья, не переставая пронзительно визжать, замахнулась снова. Топор обрушился на саблю и выбил ее из руки Назара, чуть не вывихнув ему пальцы. Торжествующе ощерившись, старуха занесла топор для смертельного удара, но тут подоспевший француз полоснул ее клинком по спине. Визг оборвался. Лукерья отшатнулась, выгнулась дугой, словно пытаясь свести расходящиеся края страшной раны, потом снова скрючилась, выскочила на улицу и, так и не выпустив из руки топора, бросилась прочь.
Назар подхватил с пола саблю и вместе с французом пустился в погоню. Старуха уже скрылась из виду. Состязаться с ней в скорости они не могли, но кровавый след на выцветшей траве нашли без труда. Он привел их к провалу в заборе, а затем — к огромному амбару на другой стороне. Это был высоченный сруб без окон, сложенный из вековых сосен и крытый дерном. Дверь у него имелась, но небольшая, у самой земли, на широких железных петлях, с тщательно проконопаченными щелями. В эту дверь и скреблась Лукерья, стоя на коленях и раскачиваясь из стороны в сторону.
— Тятька! — причитала она, сплевывая беззубым ртом кровь. — Мамка! Пустите… Тятенька… Они ж искалечили меня. Пустите…
Ни звука не раздавалось в ответ. Лукерья стукнула в доски кулаком, взвыла от боли, заверещала злобно и отчаянно:
— Пустите, кому говорю! Это ведь я, я нашла тогда лампу! Я принесла ее вам! Пусти, мамка!
Услышав или учуяв преследователей, старуха обернулась, медленно поднялась во весь свой невеликий рост.
— У, женишки проклятые! — прошипела она. — Явились… Там лампа Люциферова, в ней пламя адское горит. Всех сожжет. Дотла! Ни пылинки не останется. Откуда ж мне знать-то было, совсем ведь девчонка еще… Нашла, отнесла тятьке, мамке, дядьке Прову — Старшим отнесла, умным. А они не поделились. Оставили меня здесь, женишкам на потеху…
Не договорив, Лукерья рванулась вперед, замахиваясь топором. Теперь, потеряв столько крови, она, пожалуй, сравнялась по силе с солдатами. Француз выбил у нее оружие, а Назар рубанул наискось, разделив надвое и без того уже окровавленное старушечье горло. Лукерья упала в траву, свернулась в ней клубком, поджав колени к груди, и умерла.
— Погань, — сплюнув, процедил Назар. — Давай-ка ты в адское пламя сама как-нибудь. Без нас.
Первым делом он стащил с покойницы сапоги, натянул их на свои замерзшие ступни. Это было очень сложно. Отдышавшись, Назар поднял с земли топор, обтер окровавленное топорище и, подойдя к амбарной двери, постучал в нее обухом.
— Там сидят, — сказал он французу. — Затихарились. Ничего, сейчас выковыряем.
Выдохнув через плечо, словно перед чаркой крепкого вина, Назар всадил топор в дверь возле верхней петли. От усилия все поплыло перед глазами, но сдаваться он не собирался. Выдернул топор, кое-как удержав равновесие, и ударил снова. Изнутри по-прежнему не доносилось ни звука.
Дверь была прочной, из толстых дубовых досок. Пару минут спустя Назар, совсем обессилев, осел наземь, и тут на помощь пришел француз. Деловито поплевал на ладони, взял топор, примерился и приступил к делу. Так они и работали, сменяя друг друга через каждые две минуты, часто и подолгу отдыхая. Сердце в груди Назара скакало галопом, в висках стучало, голова шла кругом. Страшно болели ноги. Казалось, вот-вот свалится, не сможет больше подняться, но все же раз за разом он брался за топор и пускал его в ход. День постепенно клонился к вечеру. Небо потемнело, из него посыпался мелкий холодный дождь.
Сколько времени им потребовалось на то, чтобы взломать дверь, Назар не смог бы сказать. Много. Очередным ударом француз выбил кусок доски, открыв черную дыру, из которой повеяло куда худшим запахом, чем из хлева. Может, даже худшим, чем из избы с тремя гниющими фуражирами. Назар, забрав топор, расширил дыру и, закрыв нос рукавом, сунул в нее ладонь. Он быстро нащупал изнутри толстый деревянный засов, потянул его на себя. Тот поддался на удивление легко, но дверь продолжала стоять, удерживаемая на месте намертво присохшей паклей, заполнявшей щель вдоль косяка.
Назар ударил плечом, подозвал француза. Вдвоем они выбили дверь с третьей попытки. Назар, не удержавшись на ногах, нырнул вперед, в густую, тошнотворную вонь, повалился на поросший лишайником пол.
Обитатели амбара сидели неподвижно вокруг плоского камня, на котором стояло что-то небольшое, накрытое ветхой тканью, — тятька, мамка, дядька Пров, еще двое. Старшие, умные. Их раздувшиеся, заплывшие жиром бледные тела были полностью обнажены. Десятилетиями не стриженные волосы и бороды спускались на пол, сплетались в плотный ковер. На лицах, утонувших в складках рыхлой плоти, нельзя было различить глаз.