Теперь он знал, как звали эту некрасивую и странную, страшную почти, женщину. Люсинда Григорьевна. Возможно, когда-то она смеялась и шутила, играла с детьми и внучками, – если верить письму, то мама Столярова была ее внучкой, – но на снимке казалась воплощением тоски и злобы. Неестественная поза, безвольно свисающая кисть, словно женщину заставили так сесть… или даже усадили силой. Зато лицо выражало всю гамму чувств от отвращения до ненависти. В принципе, у Люсинды были правильные черты: высокий лоб, небольшой нос, – но щеки тяжелые и одутловатые, а глаза… Столяров даже не смог подыскать подходящего слова, чтобы их описать. «Как у психа», – подумал он, ежась под пронзительным взглядом. Неудивительно, что таинственная Рита захотела избавиться от этой фотографии. Но почему таким странным способом? Могла бы просто швырнуть в печку… или продать через Интернет, все какая-то польза.
Последняя мысль показалась Столярову интересной и напомнила, что у него есть знакомый, который как раз спец по таким вещам. Недолго думая, он набрал номер и договорился заехать через сорок минут.
Гурин, записанный в «контактах» Столярова с пометкой «фотограф», на самом деле никаким фотографом не был. Среди его многочисленных хобби числилось владение элитным фотоателье, где Столяров не раз заказывал снимки для презентаций и публикаций. Журналистам он не доверял – выскочки и самоучки, – а работники Гурина были все как один опытными и умелыми. После их рук Столяров всегда получался импозантным и благородным. После посещения фотоателье в памяти остались старые карточки в аккуратных рамках, развешанные на стенах; вспомнилось и то, как Гурин рассказывал о разных тонкостях старинных снимков… «Дагеротипы», – вот как он их называл. «Посмотрим, что он скажет», – думал Столяров, поднимаясь к зеркальной двери.
– Ну, показывай, что такого необычного нашел? – дружелюбно спросил Гурин после рукопожатия.
Он аккуратно, за самый кончик достал фотографию и поднес к матовой лампе.
– Ого! Чудесно!
«Неплохо», – подумал Столяров.
– И где ты взял такой изумительный постмортем?
– Что?
– Ну, постмортем. Фотография после смерти, – пояснил Гурин, продолжая рассматривать снимок.
– После смерти? – у Столярова перехватило дыхание. – Но она же смотрит!
– Конечно, – Гурин отложил карточку в сторону. – А это, друг мой, специальная технология. Осмелюсь сказать, практически утраченная. Покойникам открывали глаза, чтобы они выглядели как живые. Ну, на разные ухищрения шли. Иногда рисовали зрачки на веках, но это так, дешевка. У хорошего фотографа был свой рецепт мази или капель, чтобы мертвые глаза блестели. Веки подклеивали, конечно, чтобы они не опускались. Но здесь, – он с любовью прикоснулся к карточке, – снимал еще больший затейник. Веки заколоты булавками! Фотография русская, не знаешь?
– Да, – еле выдавил Столяров. Ему казалось, что его сейчас вырвет. И он еще смотрел на это! Разглядывал!
– Редчайший экземпляр! У нас постмортемов делали мало, это была прерогатива цивилизованной Европы. Они в этом достигли совершенства. Но и здесь мастер постарался. Вот смотри: видишь, сколько подушек, и под локтем еще одна, скручена в валик? Это чтобы придать покойнице устойчивое положение. Бывало, использовали штативы, чтобы покойник сидел или даже стоял.
– Но зачем это? – Столяров боролся с тошнотой. Ему было душно, в груди щемило… Какая гадость…
– На память, друг мой, на память. Фотографии были дороги, иногда человека снимали всего один раз в жизни. И то – после смерти, – он хихикнул. – Слышишь, каламбур: раз в жизни, но после смерти!
– Поэтому она такая… страшная?
– Ну да, дня три, как умерла. Круги вокруг глаз, лицо напудрили, а по рукам видно: кожа уже потемнела.
Столярову вдруг показалось, что в помещении запахло зловонно и сладко.
– Мне… надо идти, – выдавил он, держась из последних сил.
– Понял, к делу. Ты хочешь ее продать? – И Гурин озвучил сумму, которая даже на Столярова произвела впечатление, а далекую М. И. могла бы и вовсе осчастливить.
– Забирай, – он слабо махнул рукой, типа «что я, буду спорить?».
– Через пару дней давай. – Гурин строил глазки фотографии. – Прямо сейчас свободных денег нет. Но только ты не отдавай ее никому, ладно?
– Могу тебе оставить, – с облегчением предложил Столяров. – Чего ее носить туда-сюда?
– О’кей. Не сомневайся, не пропадет. Дай мне три дня, и деньги тебе скину.
«Три дня? Опять три дня», – отметил Столяров, а вслух сказал:
– Не вопрос.
Домой он вернулся уже затемно. Странная история угнетала его, но Столяров старался отвязаться от дурацких мыслей, то и дело напоминая себе: все хорошо, фотография уже не у него. «Не найдет», – мелькнула вдруг в голове странная мысль, когда он отпирал дверь. Столяров не успел ее осознать, как зазвонил мобильник.
– Алло? – Темнота в квартире показалась вдруг особенно густой и гулкой, поэтому он остановился на пороге и протянул руку вдоль стены, нащупывая выключатель.
– Коля? – зазвучал немного смущенный голос Гурина. – Так ты карточку все-таки решил забрать?
Выключатель не находился, а в глубине квартиры колыхнулось что-то светлое.