Самая страшная книга 2025

Старуха потащила с крыльца мешок, крякнула и большими, привыкшими к работе руками закинула его в корыто, насыпая овес. Битюги довольно заржали и принялись шумно чавкать.

– Грубая какая баба! – шепнул Федор Василю на ухо.

– Зато совестливая и сердечная, – ответил тот со своей неуемной веселинкой. – А ты в наш век поди поищи таких людей.

Внутри ждал уже накрытый стол: вспотевший штоф водки, тарелки с соленьями и тяжелый бронзовый канделябр. Рядом, натянув на лицо ласковую мину, уже маячил хозяин заведения.

– Посерьезнее кушать чего изволите? – Тон корчмаря был услужливым и заискивающим. – У нас из мяса, правда, на дворе только пернатое. Могу гуся предложить.

– Не, ели мы вашего гуся, – ответил Василь со знанием дела. – Как сапога пожевал. Цыплят штуки три зажарь – вот то дело!

– Вот то дело! – повторил корчмарь и скрылся в темноте своего заведения.

Цыган раскупорил штоф и разлил водку по рюмкам. По первой уронили в себя не чокаясь, закусили хрустящими огурцами.

– А платить ты им чем собрался, дорогой человек? – спросил Федор. – Откуда у мертвеца деньги?

Василь улыбнулся, порхнул рукавами своей рубахи, словно фокусник в цирке, и в руках у него оказалась золотая монета с профилем какого-то древнего царя. Он повторил трюк, и между пальцами другой руки в неверном свете канделябра сверкали уже три монеты.

– Грабежами сыт? – спросил Федор без всякого зла в голосе. – А все строишь из себя честного человека…

– Да ну не гони дурь, Федор Кузьмич, какой грабеж? Золото – металл мертвых. Сколько есть его на этом свете – столько на том и окажется. Раньше с ним хоронили, а теперь вот за него умирают. Скоро и сам научишься так же, ежели желание будет.

Но у Федора отчего-то желания не было.

Сутулый корчмарь внес в обеденный зал блюдо с тремя дымящимися тушками. Ловким движением одной руки он освободил место, а другой рукой сноровисто поставил блюдо.

Василь хрустко отломил крылышко и с аппетитом откусил.

– Как? – спросил Беня.

– Как будто мама любимому сыну! – ответил цыган.

– Как будто мама любимому сыну… – довольным голосом повторил Беня и скрылся где-то во тьмах трактира.

На кухне загремела посуда, послышались низкий, грудной голос Розы Абрамовны и звонкий, словной ручеек журчит, девичий. Вскоре из дверей выскочила молоденькая еврейка. Она на мгновение остановилась, зыркнула черными глазищами на гостей, а потом торопко застучала ногами по ступеням.

– И перины взбей! – крикнула ей вслед Роза Абрамовна.

Цыган проводил взглядом легконогую девушку, грустно вздохнул и принялся сворачивать цигарки. Он протянул одну Федору, вторую подкурил от канделябра и довольно пустил дым ноздрями. Федор, бросив жевать куриную ногу, тоже закурил и глянул Василю прямо в глаза:

– Ты ведь знаешь, что все равно спрошу, Василечек. Чего помогать мне решил? Возишься со мной, как с малым дитем, все мне свой опыт об этой паршивой жизнесмерти жуешь, заботишься. Зачем?

– Ха, ой-йею! – Цыган сначала засмеялся, потом закашлял. – А помнишь, я тебе говорил, что мы в Приюте – родня? Иногда седьмая вода на киселе, конечно, но из одного кровного узла. И ты, и отец Никодим, и племяннички его, и я: все мы одной крови. Матушкины потомки. А что до нас с тобой… Помнишь, ты молодой был, табор к вам на хутор приезжал?

– Ну…

– А цыганку Рину помнишь? Помнишь, как ночь с ней провел?

– Да когда ж это было, прости Господи?..

– А теперь в глаза мои погляди. Видишь, какие синие? Прямо как у тебя, Федор Кузьмич.

– Это что же выходит? Ты…

– Да!

Трясущимися пальцами Федор поднес самокрутку к губам и глубоко, до коликов в груди, затянулся. Он жадно разглядывал цыгана, будто видел того в первый раз, и, к ужасу своему, подмечал множество сходств.

– Не-е-ет, извини, но не получится теплого разговора. Я… Пожить надо с этой мыслью. Да тьфу ты! – Федор хлопнул себя по лбу. – Пожить, ишь ты чего сказал…

Василь налил еще водки. Чокнулись, выпили, закусили.

– А я, Федор Кузьмич, и не жду от тебя ничего. Сам всю жизнь другого человека за отца считал, а оно вот как оказалось. После смерти, ой-йею, все тайны тайнами быть перестают. Ничего мне от тебя не надо, ни в чем тебя не виню. Ты ведь и сам ничего не знал. Я просто хочу, чтобы у меня в проклятом несмертии этом был хоть один человек, чтобы родной по-настоящему. Хочу, чтобы и у тебя был, а то оно знаешь какое страшное – одиночество?

Настала очередь Федора разливать.

– Давай-ка переночуем, дела сделаем, а дальше будем мысли думать, как теперь вечность коротать. Доедай и пошли.

В утробе зашевелился зверский аппетит. Федор запускал в рот огурцы целиком, руками толкал в пасть жмени квашеной капусты, с жадностью обгладывал куриные останки. Только сейчас он понял, что при жизни не одолел бы и трети такого стола. Но даже такая великанская трапеза лишь заморила червячка.

На чердаке старинного деревянного трактира притаилась большая общая спальня. Десятка полтора грубо сработанных, но крепких кроватей, и только две застелены. На прикроватных тумбах заботливая хозяйка оставила по свечному фонарику.