Самая страшная книга 2025

Марк сел за стол рядом с Глебом, поставил перед ним горячую кружку чая и спросил:

– Что рисуешь? Опять то же самое.

– Чаще других дней вспоминаю и проклинаю тот, роковой, когда ты вошел в эту чертову пещеру. Сам бы я в жизни туда не сунулся из-за…

– …из-за боязни подземелий, – повторил Марк в один голос с Глебом. – Помню.

– Прости, каждый раз пересказываю тебе одно и то же, будто в силах что-то изменить.

– Если тебе так проще, валяй. Меня не напрягает.

– Не проще. Просто бичую себя за то, что не уследил за тобой и ты нашел Синеглазку. Будь я тогда рядом, ты бы в жизни там не оказался. Увел бы тебя, и дело с концом. Ты ж ведь ее зов расслышал из самых подземелий, а мне с такого расстояния их песни что мертвому припарки – малость тугоух. – Глеб немного помолчал, потом тяжело выдохнул и спросил: – Она меня простила?

– Что?

– Аня… За то, что бросил их с матерью…

– Мама простила. А вот бабушка…

– Ну, та бы никогда не простила. Гордая.

– Даже в то лето, когда меня домой привезли чужие люди, а ты перестал выходить на связь, – с обидой сказал Марк, – мама тоже тебя простила. Я говорил ей, что ты спутался с жемчустрицей. А она решила, что у тебя тут женщина поселилась, и не хотела вам мешать.

– Бедная моя девочка. – На глазах Глеба навернулись слезы. – Уезжай. Иначе всю жизнь будешь прозябать здесь один. Как я.

– Я же сказал: это больше не обсуждается! – В глазах Марка вспыхнул гнев, на скулах заходили желваки.

– Извини. – Глеб отступил и чуть погодя сказал: – Поздно уже… спать пора. Отнеси меня в кровать, пожалуйста.

Марк поднялся, взял старика на руки и понес в каюту. Штырь, повредивший полтора года назад позвоночник Глеба, лишил его чувствительности ниже пояса.

Уложив старика на кровать, Марк дотронулся до пуговиц на его рубашке. Глеб остановил внука:

– Не надо, сам разденусь. Иди, отдыхай.

– Как скажешь.

Марк закрыл дверь. Каюта погрузилась во тьму. Глеб лежал и вспоминал, как потерял страх перед подземельем и мчался в пещеру к синеглазой женщине-устрице; как в ее объятиях стиралась память и он забывал свое прошлое, своих близких – оставались лишь нечеткие картинки; как годами жил и дышал Синеглазкой; как хоронил ее на утесе; как горевал по ней и не находил себе места, словно пес, потерявший хозяина, и сам не понимал, отчего так сильно плачет: то ли из-за жадности – остался без прекрасных жемчужин; то ли из-за похоти – ни с одной женщиной он не испытывал такого наслаждения. После смерти Синеглазки он обходил пещеру стороной, пока не вспомнил про гигантскую пустующую перламутровую раковину, которую можно было распилить и продать. Влекомый легкой наживой, он снова вошел в приземистый тоннель и по пути к подземной галерее нашел двустворчатого моллюска размером с колыбель, внутри которого маленькое человекоподобное существо, похожее на Синеглазку, хлопало желтыми очами, держало в ручонках рыбу и жадно поедало ее. Глеб отнес раковину на сейнер и забыл о своей скорби.

Когда все звуки в железном доме-судне стихли и слышны были только гул ветра и шипение волн, Глеб сел в кровати, спустил ноги на пол, сунул их в сапоги и встал. Чувствительность вернулась к нему несколько месяцев назад, но Марку он ничего не сказал. Знал, внук не обрадуется.

Ходил Глеб еще неуверенно, и сил пока хватало, чтобы самостоятельно перемещаться по жилому отсеку. Но сегодня он решил, что больше ждать не будет и пойдет дальше.

Глеб достал из шкафа заранее подготовленную сумку, перебросил ее через плечо и вышел из каюты.

В коридоре он замер у двери Марка и прислушался: вроде ни звука. После подковылял к вешалке, стянул тулуп и, согнувшись под тяжестью овечьей шкуры, стал на карачках взбираться по лестнице.

Наверху его встретили кромешный мрак и вьюга, обсыпающая колючей крупой. Рядом ревело скрытое тьмой море (здесь, на юго-востоке, оно никогда не замерзало), обрушивая лихие волны на скалы и сейнер. Он достал из сумки фонарик и включил. В пятне света мельтешили полчища снежинок, и дальше вытянутой руки не было видно ни зги. Глеб осторожно пошел вперед – палубу покрывала корка льда.

Проходя мимо трюма для рыбы, в котором теперь хранился уголь, он по-хозяйски проверил, хорошо ли Марк закрыл грузовой отсек.

Ветер толкал то в спину, то в грудь. Сапоги разъезжались на льду. И время от времени обжигающие соленые брызги окатывали с головы до ног. Глеб упрямо шаркал крохотными шажками, держась за хлам, приткнутый к бортам сейнера.

Поскользнувшись на обледенелых половицах, он рухнул и больше не поднимался. Ребра обдало нестерпимой болью – вдохнуть было страшно.

Собравшись с силами, Глеб встал на четвереньки и пополз. Главное – не останавливаться!

Он добрался до будки за рыбным трюмом и злобно выдохнул:

– Сучонок!

На двери, ведущей в машинное отделение, висел замок.

Глеб огляделся, подобрался к груде железок, нашел подходящую, не сильно вмерзшую в палубу и достаточно тяжелую трубу, выломал ее изо льда и вернулся к будке. Он сунул фонарик в карман сумки, крепко сжал обеими руками отпиленный кусок трубы и стал лупить им по дужке замка.

Несколько хлестких ударов, и дверь отворилась.