Самарянка

Он налил в алюминиевые кружки вина из откупоренных бутылок, в том числе архимандриту и Варфоломею.

– Вы уж простите, господа, что мы похозяйничали без спросу. Честно говоря, пять суток по лесу, почти без сна, без крошки во рту… Давай, братуха, за встречу! За нас, за боевой спецназ!

Он стукнул об Мишкину кружку и залпом выпил все до капли. Потом не спеша, наслаждаясь, как тепло начало разливаться по телу, отломил краюху хлеба и, посыпав на нее солью, закусил.

– Со мной, Мишок, как говорится, даже прокурору все ясно. Отвоевал, отстрелял свое, вернулся домой. А кому я там нужен? Снайпер. С реальным боевым опытом. Кому? Куда ни сунусь – везде волком смотрят. И у всех один интерес: «мочил»[56] или нет? Нет, говорю, ждал, пока мне их снайпер дырку в черепе навылет сделает. Обидно стало… Когда нас готовили к этой работе, а потом забрасывали в горы, никто почему-то не спрашивал, зачем и почему. А теперь вдруг такими правильными стали. Моральными. Ну а тут вдруг откуда ни возьмись подвалили крутые ребята, да и предложили работенку по моему профилю.

– Валить кого, что ли? – спросил Мишка, слушая рассказ своего боевого друга.

– Не, цветочки дарить. Анекдот такой есть. Пацан вернулся из армии, бежит к своей возлюбленной, на ходу покупает ей красивую розу. А продавщица знакомая была, да и говорит ему: «Ты, милок, не шибко рвись туда, потому что пока солдатскими портянками вонял, она себе другого жениха нашла». Тот так удивился: «Правда? Тогда дайте мне еще одну розочку». Так и я. Стал делать свою работу, а другие им цветочки красивые приносили. Ну и… Короче, чего бодягу разводить? Закрыли меня всерьез и надолго. При дедушке Брежневе сразу расстреляли бы, а теперь закрыли. Вернее, думали закрыть. Да не так сталось, как им гадалось…

– Все равно не пойму. Ты что, в киллеры подался?

– Не в киллеры, а санитары. Это, между прочим, по нынешним временам почетная профессия. Очищать общество от разной мрази. Хотя я в эти дела не вникаю. Мне ставят задачу, а за ее выполнение платят хорошие бабки. Остальное меня не касается. Война отучила меня стыдиться своей работы. Два боевых ордена в Чечне я получил не за победу в шахматном турнире. Мне их Родина дала! Родина! В которой мне, им, нам всем теперь не нашлось места. Поэтому, Мишань, будем сами завоевывать себе место под солнцем. Милости от природы или от Бога пусть ждут другие. А мы будем завоевывать сами! Нас ведь чему-то учили?

Он подмигнул Мишке и снова разлил всем вина.

– Пей, пей, святой отец, – Матрос посмотрел на архимандрита, – подкрепись на дорожку хорошенько, чтобы силенок хватило. Наверное, мы тебя с собой прихватим.

– Зачем это? – встрепенулся отец Платон. – С какой стати мне быть вашим попутчиком?

– Грехи отпускать будешь, коль судится нам пасть смертью храбрых в сражении с ментовским спецназом. Их у нас – грехов этих – много. Так что подкрепись, дорога дальняя, а песня грустная. Я знаю, что все стежки–дорожки под контроль взяты, нас повсюду рыщут.

Матрос выпил, крякнул и, не закусывая, обратился к своим подельникам:

– Тунгус на шухер, остальным пару часов на отдых. А вам, – он взглянул на отца Платона и Варфоломея, – в дальний угол и рта не открывать, пока я не разрешу.

Раскосый зек, которого звали Тунгусом, послушно встал за дверями, не выпуская из рук автомата. Остальные тоже с оружием расположились возле теплой печки и почти мгновенно задремали.

– Классные пацаны, – вполголоса сказал Матрос. – Тоже повоевали, кто где. И тоже оказались никому не нужными, когда вернулись с орденами. Что за страна? Что за жизнь такая?..

Он о чем-то задумался, а потом пристально посмотрел на Мишку.

– Слушай, а сам-то ты каким лешим здесь очутился? В монахи решил податься? Как все понимать?

– А так и понимать. Живу, значит, покуда тут. Пытаюсь что-то понять, сделать…

– Грехи, значит, замаливаешь?

– А ты что предлагаешь? Снова «калаш»39 в руки – и от бедра веером?

– Ты прям философ стал. Сократ. Не узнать. Сказал бы кто, что своего старого боевого друга, с которым нас бросали держать те проклятые высотки, я встречу здесь, в этом захолустье, в этой дыре, вместе с какими-то монахами, я бы посчитал того за сумасшедшего.

– Так что предлагаешь? – снова повторил свой вопрос Мишка. – С «калашом» в руках порядки в стране наводить?

– Ну, тогда давай все монахами станем. И начнем бить поклоны. Или думаешь, замолим свою жизнь?

– А у нас, Матроскин, другого пути нет, как замаливать. Отвоевались…

– Ты что, серьезно это?

– Вполне. Я тут о многом по-другому стал думать.

Матрос налил в кружку вина, выпил и насмешливо посмотрел на забившегося в угол отца Платона.

– Святой отец, отпустишь нам долги наши? Вон друг мой верит, что отпустишь.

– Милиция вам всем отпустит, – буркнул он. – Тут далеко не убежишь и не спрячешься. Впаяют всем вам по делам вашим. За Бога не спрячетесь, Он все видит, как вы тут над нами…

– Вот так-то, Мишань. А ты говоришь «молиться». Не, такая философия не по мне.

– И я так думал, Матроскин. Пока на жизнь свою по-новому не взглянул.

Матрос низко опустил голову и тяжело вздохнул.