По словам ряда современных корейских буржуазных историков, бережное отношение Ирёна к фиксации явлений предшествующей доконфуцианской культуры (в том числе буддийской) являлось выражением «духа национальной самостоятельности». Автор Самгук юса начальным этапом корейской истории считал не период Трех государств, а Древний Чосон, причем в мифе о его основателе Тангуне (Вангоме) подчеркивал самостоятельное зарождение и развитие корейской истории (Тангун считался непосредственным потомком богов-небожителей), а преемственность в истории страны он изображал как непрерывную линию от Древнего Чосона (через Чосон Вимана и Махан) к трем государствам. По своей критике китаецентристских устремлений Самгук юса перекликается с национальной историографией нового времени[49].
Не имея возможности остановиться на обширной историографии, посвященной Самгук саги, приведем лишь один пример крайне отрицательного отношения к Ким Бусику со стороны историка Син Чхэхо (1880—1936), представителя буржуазно-националистической историографии, отразившей национально-освободительную борьбу корейского народа против японского империализма в первые десятилетия XX в.
Воодушевленный идеей пробуждения национального сознания для борьбы за независимую Корею, Син Чхэхо считал необходимым освободить народ от рабской идеологии конфуцианства, от низкопоклонства перед Китаем, так называемой идеи служения старшим. В первую очередь для этого следовало раскритиковать проникнутую этой идеологией историографию. Он отмечал, что благодаря таким конфуцианским пропагандистам садэджуый, как Ким Бусик, «исчезла независимая и творческая история (историография?), осталась только история рабов». По мнению Син Чхэхо, Самгук саги — серое и несамостоятельное сочинение, ибо автор, проникнутый духом низкопоклонства, представлял корейскую историю лишь в качестве комментариев к «Описаниям восточных варваров» в китайских династийных историях. Славная история Кореи, географически простиравшейся вплоть до Восточной Монголии, идеологически освященная верой хваранов с их рыцарской доблестью, а политически представленная именами ванов Квангэтхо и Чинхын, Ён Кэсомуна и других героев, воевавших с иноземцами, по замечанию Син Чхэхо, так была переписана Ким Бусиком, что пределы Кореи сужены до границ по Тэдонгану и Хангану, ее институты, культурные ценности, нравы и обычаи перелицованы на конфуцианский лад и сведены к обучению конфуцианским трем принципам и пяти отношениям, а политика свелась к поставкам дани и отбиванию поклонов, чтобы заслужить звание государства истинномудрых (цзюньцзы). Син Чхэхо указывает, что Ким Бусик исказил линию исторической преемственности, идущей от Тангуна, а также исконную религию хваранов, превознес события, относящиеся к пропаганде конфуцианских норм, и вычеркнул из истории все, что противоречило идеям садэджуый и выражало свободный дух страны, «поэтому ”Исторические записи трех государств” не представляют никакой ценности ни как история культуры, ни как политическая история»[50].
Проблема правильной оценки не только идейного содержания, но и значения труда Ким Бусика Самгук саги как исторического источника актуальна и в наше время. В современной историографической корейской литературе нет однозначного мнения по этой проблеме.
В противовес целой серии негативных критических оценок, дававшихся этому памятнику историками самых различных направлений — буддистами и конфуцианцами в средние века, представителями и японской и корейской националистической историографии в новое и новейшее время, — профессор Ко Бёнъик (Сеульский университет) в работах, опубликованных в 70-е годы, стремился показать большое значение этого памятника прежде всего как основного источника по истории Кореи в течение длительного периода времени. Он пишет, что большая часть критических замечаний, высказанных средневековыми авторами и историками нового времени, несправедлива, поскольку они, по мнению Ко, не учитывали ни особенностей идеологической обстановки в момент создания этого сочинения, ни объективных причин его ограниченности из-за недостатка исторических источников. Если же сравнить с сочинениями традиционной китайской (династийной) историографии и последующей средневековой корейской историографии, особенно «ясно видны несомненные достоинства Самгук саги»[51].