Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

Например, вот как по-разному выглядели первые речи Николая II в его собственных оценках, а также глазами разных лиц – из императорского окружения и просто наблюдателей. 31 октября, находясь проездом в Москве при сопровождении тела Александра III из Крыма в Петербург, государь выступил перед представителями сословий в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца. В дневниковой записи за этот день он откровенно признался, что из-за необходимости произносить речь «утром встал с ужасными эмоциями». Однако все «сошло, слава Богу, благополучно» [225]. А вот по мнению вел. кн. Константина Константиновича, эта «краткая речь» в Кремле «была сказана громким, явственным, уверенным голосом»

[226].

2 ноября император принимал членов Государственного совета. «Пришлось опять говорить!» – сетовал он в дневниковой записи за тот день[227]

. Константин Константинович отметил, что, «принимая Государственный совет», император «обратился к нему с прекрасным словом»[228]. В то же время Богданович передала подмеченное очевидцами этого события наблюдение. Император, записала она в дневнике, «вышел сконфуженный, но твердо сказал свою небольшую речь». Через две недели, когда произошедшее успело обрасти подробностями, оценка хозяйки салона звучала гораздо более уничижительно: «Царь вышел сконфуженный, речь сказал неуверенно, неспокойно». При этом приводилось мнение неназванных министров, посчитавших, что император держал себя при выступлении «вяло»

[229].

Естественно, когда в ошибках императора становились виноватыми другие лица, «крайним» все равно оказывался он сам. Можно привести любопытную реконструкцию подобного «переноса ответственности», предпринятую в дневнике Киреева. 12 ноября в Зимнем дворце состоялся большой прием депутаций. «Очень неудачный дебют царя с дворянством», – написал об этом событии на следующий день Киреев. Приехавшие на похороны Александра III дворяне «хотели видеть царя». Однако им было сказано, что никаких приемов не предполагается. Между тем, как считал Киреев, «дураку Дурново нужно было настоять на приеме дворян». Но министр внутренних дел «не только этого не сделал, но еще утверждал государя в ошибочном намерении не принимать дворян». Есть мнение, что Дурново поступил так из «опасений насчет того, что дворяне потребуют конституции». Поэтому министр внутренних дел «объявил собранным дворянам, что государь их благодарит». В ответ на роптание некоторых, «что они за сотни верст приехали, чтобы видеть государя», он отрезал, что «не имеет ничего более сказать». После таких слов один нижегородский предводитель дворянства вышел на Черевина, и тот «уговорил государя принять дворян». Тем временем «многие дворяне уже уехали», но, прознав про все-таки намеченный прием, «некоторые вернулись».

По прошествии некоторого времени после приема 12 ноября, уже в декабре, Киреев снова – вероятно, под воздействием множившихся слухов – занес в дневник новые подробности случившихся тогда протокольных проколов. Помимо дворян, император принимал «разные другие депутации». Размещая их в Николаевском зале Зимнего дворца, Дурново запутался и назвал представителей Новороссийского университета депутацией дворянства. В результате, со слов очевидца – министра народного просвещения И. Д. Делянова – «вышло комично». «Представление кончилось ничем, – подвел итог Киреев, – государь не сказал никакого приветствия, кое-кому сказал два-три слова, конечно, ошибся, Дурново не умел выручить. Впечатление, оказывается, вышло очень печальное, а ведь было очень легко выйти из затруднения, найти, что сказать, тем более что царь, говорят, изъясняется легко и совершенно свободно»[230].