Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

Судя по тому, как проходило погружение Николая в его «новую должность», он не ощущал нехватки квалификации. Тяжело вздыхая по поводу навалившихся на него обязанностей, он не отлынивал от них. 23 января император писал брату – цесаревичу Георгию – в Абастуман: «Работы у меня по горло, но, благодаря Бога, я с нею справляюсь довольно легко. Приемы только – по средам и пятницам – доедают меня! Я помню, как дорогой Папа их не терпел – как я его понимаю теперь!» Император принимал министров ежедневно, кроме воскресных и праздничных дней. При этом нельзя сказать, что по приезде в Петербург из Ливадии в какие-то дни недели докладов было стабильно больше, чем в другие. Поэтому указание на приемы в среду и в пятницу как наиболее обременительные, вероятно, следует объяснять персональным составом лиц, которые имели в эти дни доклады у императора. С начала ноября 1894 г. по средам у императора, помимо прочих, обязательно бывал министр юстиции Н. В. Муравьёв, а по пятницам – Витте [231]. Безусловно, Николая II в первые месяцы царствования «доедали» не личности этих докладчиков, а непосредственно сами доклады. Они требовали от государя мобилизации его юридической и финансово-экономической грамотности. Император делился с братом и ностальгическими чувствами по утраченной теперь возможности быть погруженным в войсковую повседневную жизнь. «Да, тяжело переламывать себя, – писал Николай II цесаревичу, – когда прежде все мои помыслы только и тянули к военной службе, без различия родов оружия; одну ее я обожал, ей одной я был душою предан! Именно ее-то я лишился! Помимо всего прочего, это сознание, что я навсегда оторван от близкой жизни с войсками, прибавило немало горечи к моей тяжелой участи»

[232].

Складывается впечатление, что император, может быть, даже преднамеренно с избытком – ради самовоспитания – обременял себя сугубо канцелярскими делами. Со слов сотрудника Департамента торговли и мануфактур Министерства финансов Н. И. Самойловича, передавшего, в свою очередь, слова воспитателя Николая II и его брата Георгия генерал-адъютанта Г. Г. Даниловича, Богданович отметила 30 октября в дневнике особенность нового императора – «очень “письменный”, все ответные депеши сам пишет»[233]

.

Николай II с самого воцарения демонстрировал знание тонкостей делопроизводства и премудростей бумагооборота и при этом не стеснялся переадресовывать вопрос в соответствующие инстанции, если не чувствовал себя в достаточной степени компетентным. 25 ноября Богданович записала в дневнике: «Про царя говорят, что он поражает находчивостью». В подтверждение своих слов она поведала ходившую по сановному Петербургу историю о том, как государь проработал доклад Витте: «На всех бумагах написал, куда их направить: одни – в Государственный совет, другие – в Комитет министров». А другой доклад министра финансов, в котором шла речь о проекте стоимостью десять миллионов рублей, император распорядился направить на рассмотрение в Государственный совет. Цена вопроса была слишком высокой, а император не чувствовал себя столь сведущим, как Александр III, и способным «самолично такие дела решать»[234].

17 декабря Победоносцев сообщал в письме к вел. кн. Сергею Александровичу об аудиенции в тот же день у государя. Обер-прокурор призывал императора «беречь свои силы от множества бумаг, часто ненужных». На это Николай II ответил, что уже «начинает разбираться, приобретает “нюх” в бумагах и надеется устроиться с докладами и бумагами»[235].

Важнейшей составной частью образа молодого государя стала новая императрица Александра Федоровна, тем более что ее вхождение в дом Романовых оказалось стремительным и заняло чуть более полугода – от помолвки 8 апреля до бракосочетания 14 ноября. То, как это происходило, подробно разобрано в ряде работ[236]

. Однако до сих пор исключительно интересная проблема – как складывались отношения между женихом и невестой, а затем между мужем и женой в 1894 г. – освещена лишь частично: интерполяции в дневнике цесаревича Николая, а затем императора Николая II, сделанные рукой его избранницы, в должной мере не проанализированы[237]. Их появление относится ко времени, когда составительница вставок в текст дневника являлась еще невестой цесаревича, принцессой Алисой Гессенской. Интерполяции созвучны записям самого хозяина дневника и практически целиком посвящены частной жизни. Преимущественное внимание во вставках уделяется описанию отношения невесты, а затем жены к ее жениху и впоследствии мужу, их внутрисемейным делам, детям. Возможно, именно такая содержательная однородность интерполяций послужила причиной их игнорирования большинством исследователей. (Кстати, фактическая сторона записей цесаревича и потом императора – практически исключительное бытописание с мизерными вкраплениями незначительных сюжетов, имеющих непосредственное отношение к политической истории, – способствовала складыванию абсолютно неверного стереотипа и об этом источнике как малоинтересном и бессодержательном.)