В дневниковую запись цесаревича за 5 июля включена следующая интерполяция Алисы: «Есть дни и минуты, которые отбрасывают свой свет на долгие годы. 20 апреля, или Пасхальная ночь. Забудем ли мы это, о мой ненаглядный человечек»[246]
. Вставка отсылает к 20 апреля, среде на Светлой седмице. (Отсюда, кстати, и «пасхальная ночь» – именно как ночь на Светлой.) Цесаревич и принцесса Гессенская находились в это время в Кобурге. Менее двух недель назад, 8 апреля, состоялась их помолвка. Более того, в дневнике Николая приводятся факты, которые подтверждают именно такую датировку этой «пасхальной ночи». 20 апреля жених и невеста разлучились: Алиса после полудня покинула Кобург и отправилась в Дармштадт, а Николай вечером того же дня сел в поезд, на котором через день вернулся домой[247]. Что же касается вечера 19 апреля, то в дневнике цесаревича он описан следующим образом: «Вечер провел с дорогой Аликс у нее; ужас, как грустно, что приходится расставаться на долгое время! Как хорошо было вместе – рай!»[248]. Примечательно, что принцесса осознанно начала привыкать к православному календарю. Пасха в Германии, в соответствии с григорианской пасхалией, в 1894 г. пришлась на 25 марта нового стиля, то есть прошла уже более месяца назад.Трудно определить, когда именно Алиса написала эти слова на пустых страницах дневника Николая. Во всяком случае, это произошло раньше 5 июля. Запись, сделанная в этот день рукой цесаревича, обходит слова, оставленные его невестой. Сама же вставка Алисы (как и многие другие интерполяции принцессы) помещена сверху правой страницы разворота дневника, то есть сделана с чистого листа в буквальном смысле.
Помолвленных ожидала разлука, хотя и не очень продолжительная. Они вновь должны были встретиться во время следующей заграничной поездки цесаревича. Ее примерные сроки и даже место, скорее всего, были им известны уже перед расставанием[249]
.Следующая заслуживающая внимания интерполяция находится в дневниковой записи за 8 июля. К сожалению, ни по содержанию, ни тем более по тематике текста, занесенного в этот день цесаревичем (что, впрочем, не играет никакой роли, так как он, естественно, появился позже), невозможно определить, когда она была сделана. Между тем эта вставка представляется чрезвычайно важной для реконструкции отношений, развивавшихся между Алисой и Николаем. В силу значимости интерполяции целесообразно привести ее перевод целиком: «Мой дорогой мальчик, всегда неизменный, всегда единственный. Доверься мне и верь в свою девочку, которая любит тебя так преданно и глубоко, что не может об этом рассказать. Язык слишком беден, чтобы выразить мою любовь, восхищение и уважение. Что в прошлом, то в прошлом, и никогда больше не вернется. Мы можем спокойно оглянуться назад. Мы все в этом мире подвергаемся искушениям, и когда мы молоды, мы не всегда можем противостоять им и побороть их. Но когда мы каемся и возвращаемся на путь истины, Бог прощает нас. Если мы исповедуем грехи, то Он остается верен своему завету и сразу прощает нам наши грехи. Бог прощает тех, которые исповедуют свои прегрешения. Прости мне то, что я написала, я лишь хочу, чтобы ты был уверен в моей любви к тебе и в том, что я люблю тебя еще больше с тех пор, как ты рассказал мне эту маленькую историю. Как же глубоко тронуло меня твое доверие! Я молю Бога, чтобы я всегда была его достойна. Да благословит тебя Господь, бесценный Ники!» [250]
.Можно с достаточной степенью уверенности предположить, что здесь речь идет о некоем доверительном разговоре, состоявшемся между женихом и невестой, в котором Николай признался Алисе в своих прежних отношениях с Матильдой Кшесинской, – факт, упоминающийся во многих источниках. Подобный разговор подтверждает правоту приведенного выше мнения издателей сборника «Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884–1909 гг.)» о том, что именно во время этого пребывания цесаревича за границей вместе с его невестой их отношения стали гораздо более доверительными. Для полноты реконструкции того, как развивалось чувство невесты к жениху после сделанного им признания, следует проанализировать хотя бы несколько последующих вставок, сделанных принцессой в дневник цесаревича. Так, следующей интерполяцией (в записи за 9 июля) является отрывок из напечатанного в 1875 г. стихотворения английского драматурга и поэта Бенджамина Чарльза Стивенсона к песне «Let Me Dream Again» («Верни мне сон»). Этот фрагмент, прочитанный вслед за предыдущей интерполяцией, выглядит буквально ее поэтической иллюстрацией, в которой метафорически – через образы времени, боя башенных часов и поцелуя – иллюстрируется состоявшийся между женихом и невестой откровенный разговор: