Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

Темный глаз, на мне помедли,
Всю яви живую мочь,
Кроткий, вдумчивый, серьезный,
Неисчерпанный, как ночь.

От меня весь мир отторгни Волхвованьем темноты, Чтоб над всей моею жизнью Был один лишь ты, лишь ты[258].

На этой вставке, если не считать двух более поздних личных адресаций Алисы Николаю (оказавшихся в дневниковых записях за 9 и 18 сентября), заканчиваются интерполяции английского периода. В доказательство можно привести два аргумента. Во-первых, после последней вставки тексты, сделанные рукой невесты, отсутствуют более чем на двадцати страницах. Во-вторых, первая после указанной лакуны интерполяция и тематически, и внешне (скорее всего, из-за пера и чернил, несколько изменивших почерк принцессы) отличается от пометок, занесенных Алисой в дневник цесаревича в Англии. Обрученные вновь встретились 10 октября в Ливадии, у одра умиравшего Александра III, о чем имеется соответствующая запись в дневнике цесаревича¹. А первая интерполяция, сделанная принцессой по приезде в крымскую императорскую резиденцию, расположена на пятой странице после сообщения Николая о встрече с невестой. Она лаконична и хорошо отражает обстановку, царившую в эти дни в ливадийском дворце. Принцесса обращалась к цесаревичу вновь по-английски: «Милое дитя, молю Бога, чтобы Он утешил тебя. Не грусти, Он поможет тебе в трудную минуту. Твое солнышко молится за тебя и за любимого больного»².

На следующей странице помещена наиболее информативная (за рассматриваемый период) – с точки зрения описания окружающей реальности – вставка. Ее перевод имеется в берлинском издании и приведен в коллективной монографии «Медицина и императорская власть в России. Здоровье императорской семьи и медицинское обеспечение первых лиц России в XIX – начале XX века» в разделе, посвященном болезни и последним дням жизни Александра III. В этом же разделе по поводу указанной интерполяции сделан примечательный вывод. Автор утверждает, что содержащийся в ней призыв тогда еще невесты Алисы Гессенской к ее жениху проявить твердость следует считать первой демонстрацией той манеры поведения, которой она будет придерживаться в отношении Николая II на протяжении всех последующих лет их совместной жизни³. Однако приведенный взгляд представляется избыточно ретроспективным и схематичным. Думается, что смысловой акцент этой вставки заключается совсем в другом. И чтобы это увидеть, надлежит прочитать интерполяцию вместе с одной из последующих вставок, сделанных принцессой в эти дни, накануне кончины Александра III.

Вот первая интерполяция, вызвавшая приведенное в «Медицине и императорской власти в России» истолкование: «Любимый мальчик!

Люблю тебя так нежно и глубоко! Будь твердым и вели докторам Лейдену и другому – Г[иршу] – приходить к тебе каждый день и докладывать, как они его (Александра III. – Д. Л.) находят, и сообщать во всех подробностях, что они намереваются делать. Чтобы обо всем ты всегда узнавал первым. Тогда ты и его (Александра III. – Д. А.) сможешь убедить делать то, что нужно. И если доктору что-нибудь потребуется, вели ему сразу идти к тебе. Не позволяй другим быть первыми и оттеснять тебя. Ты – любимый сын своего отца, тебе должны обо всем рассказывать и все у тебя спрашивать. Продемонстрируй собственные хладнокровие и осведомленность и не давай другим забывать о том, кто ты. Прости меня, любимый»[259]. А вот фрагмент вставки, сделанной Алисой на следующей странице: «Рассказывай мне, твоей душке, обо всем. Ты мне можешь полностью довериться, смотри на меня, как на частичку самого себя. Пусть твои радости и горести будут моими, и тогда мы сможем стать еще ближе друг к другу» [260].

Можно себе представить, в какую обстановку попала принцесса Гессенская. Было ясно, что дни императора сочтены. Суета и интриги у его одра нарастали с каждым днем. Как отмечалось выше, все отчетливее высказывалось мнение о необходимости ускорить миропомазание Алисы. Причем переход принцессы в православие воспринимался всеми даже не столько как акт, касавшийся ее лично, а как событие исключительной политической значимости. «Миропомазание – это значит “манифест”, а это теперь всего нужнее. Нужно России слышать его (государя. – Д. А.) слово. Нужно понять важность и значение такого слова в такую минуту», – писал в дневнике 11 октября Шереметев. На следующий день он передал Марии Федоровне письмо, в котором доказывал необходимость совершить миропомазание невесты цесаревича как можно скорее, на что получил от нее ответ: «Cela sera fait – je crois» («Я думаю – это будет сделано», фр.). А 13 октября Победоносцев передал Шереметеву, что император «высказал желание лично присутствовать» при миропомазании и просто «ждет, чтобы окрепнуть»[261].