Самое красное яблоко

Ответ приходил сам собой вместе с дрожью озноба: потому что нет чести в убийстве младенца, даже если он подменыш. Даже в самых глухих селениях знахарки и ведьмы не осмеливаются лишить дитя жизни, лишь пугают огнем и водой, чтоб родители его, из холмов ли, с болот ли, вернули подмену.

Но, может, и Рэндалл не собирался убивать? Разве мог он настолько преисполниться ненависти к ребенку? Я вспоминала его взгляд, я смотрела на пробитую ладонь, в которой все еще жглась угольком боль, и отвечала своим сомнениям: да, собирался, да, мог. Просто я, погруженная в свои тревоги и сомнения, не заметила, как вина подточила его разум, отправив искать ответы и спасение в старые сказки, в забытые легенды, присыпанные пылью. Что еще ему оставалось делать, когда они ожили вокруг него и с головой накрыли чародейским вихрем?

Вот только откуда же ему было знать, что правды в сказках еще меньше, чем в речах и обещаниях добрых соседей?

Утром во дворце было тихо. Неестественно тихо, словно и не случилось ничего ночью, и это подавленное, тревожное молчание пугало сильнее шепотков и пересудов.

– Не бойся, – сказал мне король, когда заметил, как я бледна и подавлена, – Рэндалла заперли, его безумие тебя больше не коснется. Как мне больно, что и его надломила скорбь и что не были мы чутки к нему, чтобы это заметить.

За эту ночь он поседел как за десяток лет, и морщины еще глубже прорезали его лицо. Страшно, должно быть, терять сыновей, и потому боялся король лишиться еще и внука.

* * *

В следующие дни, тихие и сонные, я бродила по парку, выбеленному затяжными снегопадами. Узоры следов тянулись за мной замысловатыми кружевными петлями, кое-где уже припорошенные свежим снегом. Серые тучи затянули небо, и солнце лишь изредка подглядывало сквозь них, проверяя, не стоит ли добавить в мир еще белого.

Я ценила покой и тишину парка, ибо сама их была лишена. Сомнения, раз меня нагнавшие, так и не пожелали отступить под лучами солнца. Каждый свободный час я возвращалась мыслями к тому моменту, когда встала меж младенцем и Рэндаллом, и спрашивала: будь у меня время поразмыслить, поступила бы я иначе?

Я не находила ответа и ни себя не могла оправдать, ни Рэндалла.

А безымянный младенец меж тем набирался сил, становился крепче и румяней, все меньше и меньше походя на проклятое болотное отродье.

А Гленн меж тем все сильнее чах с каждым днем, худел и выцветал, и ныне уже и вовсе не мог подняться с кровати.

Когда я навестила королевича в последний раз, взгляд его скользил бездумно по окну, затянутому колючим узором, и бескровные губы силились уронить с языка лишь одно имя, но сил ему уже не хватало. Дни его были сочтены.

Никогда не думала, что можно и впрямь умереть от тоски.

Меньше всего я ждала, что кто-то еще променяет тепло замка на одинокую тишину парка.

– Доброго дня, леди. – Ингимар остановился передо мной, склонился в церемониальном поклоне, каким должен простолюдин приветствовать дворянку, выверенном столь тщательно, что не осталось сомнений, что это не более чем хорошо выученная роль.

Он не отступил в сторону, и я замерла меж огромных сугробов, скрывших живую изгородь. Меньше всего мне хотелось тратить бесценные моменты покоя на кружево лжи и недомолвок, и я спросила прямо:

– Вы искали меня. Зачем?

Он поднял на меня взгляд, открытый, сильный, спокойный, и едва заметно улыбнулся:

– Сразу к делу? Я ценю это. В городе говорят, что Его величество собирает совет из самых старших родов, говорят, скоро будет суд. Якобы один из его сыновей совершил столь непростительное преступление, что лишь дворянское собрание вправе вынести ему приговор.

Он замолчал, не спуская с меня взгляда, приглашая продолжить разговор, я же только плотнее губы сжимала, взвешивая варианты, вспоминая все ранее сказанные им слова.

– Что вам нужно? – наконец вымолвила я, – Что вам нужно от меня и что – от Рэндалла?

Теперь настал уже черед Ингимара молчать, но он сомневался куда меньше меня. Ведь он и вовсе не явился бы сюда, если бы не был готов рискнуть и мне довериться.

– Это правда, что Его высочество казнят? Слухи ходят самые различные, вплоть до раскаленных башмаков.

Я невесело улыбнулась – каким же варварством ему должны казаться наши законы, о которых и мы сами предпочитаем не вспоминать!

– За убийство члена королевской семьи действительно приговаривают к раскаленным башмакам. Или к железной деве. Но за покушение, я надеюсь, накажут не столь… жестоко.

– Со стороны Его величества было бы весьма милосердно помиловать королевича, после того как он пытался его убить. Весьма милосердно… и глупо. Разве король не предполагает повторной попытки?

– Что? – Я едва не рассмеялась, когда поняла, о чем говорит сандеранец. – Нет, он пытался убить не отца.

– А кого же?

– Племянника.

Ингимар превосходно владел лицом, но в глазах все равно отразилось замешательство и отвращение.