Самое необходимое

Он поставил стол прямо в дверях, на столе стояла пустая коробка из-под сигар «Рои-'Ган». В эту коробку он клал деньги, полученные от покупателей, и из нее же давал сдачу. Клиенты приближались робко, в некоторых случаях даже испуганно, но всех их объединяло одно: все они были обозлены, у каждого имелся на кого-то большой зуб. Некоторые — таких было немного — поворачивали назад, так и не дойдя до самодельного прилавка мистера Гонта. Кто-то пускался бежать, вытаращив глаза, словно увидел какого-то страшного злого духа, лижущего в темноте свои когти. Однако большинство оставалось совершать сделку. И как только Гонт добродушно заговаривал с ними, занимаясь этой странной коммерцией с-заднего-хода в качестве чудесного отвлечения в конце длинного рабочего дня, они тут же успокаивались.

Мистер Гонт наслаждался своим магазином, но никогда не чувствовал себя так удобно за стеклами витрин и под крышей над головой, как здесь, на свежем воздухе, когда первые дуновения приближающейся грозы ерошили ему волосы. В магазине с его удобными лампочками под потолком над стендами все было неплохо, но... здесь — гораздо лучше. И всегда было лучше.

Он начал свое дело много лет назад — бродячим разносчиком на пустынной поверхности далекой земли, коробейником, таскавшим свои товары на спине, торговцем, обычно приходившим с наступлением тьмы и всегда исчезавшим на следующее утро, оставляя за собой кровь, ужас и горе. Шли годы, и в Европе, когда разразилась чума и разъезжали повозки с мертвецами, он ездил из города в город и из страны в страну в повозке, запряженной тощей белой лощадью со страшными горящими глазами и языком, черным, как сердце убийцы. Он торговал своими товарами прямо с повозки... и исчезал, прежде чем его покупатели, платившие мелкими, стертыми монетами, а то и продуктами, могли понять, что же они купили на самом деле.

Времена изменились, изменились и методы; лица — тоже. Но когда на лицах написана нужда, они всегда одинаковы: это лица баранов, потерявших своего пастуха, и в такой коммерции он более всего чувствовал себя как рыба в воде, как тот разносчик из давних времен — не за изящным прилавком, возле кассового аппарата «Сведа», а за простым деревянным столом, давая сдачу из сигарной коробки и продавая одно и то же все снова, и снова, и снова.

Товары, так привлекавшие жителей Касл-Рока — черные жемчужины, святые реликвии, кварцевое стекло, трубки, старые комиксы, бейсбольные вкладыши, старинные калейдоскопы, — все исчезли. Мистер Гонт принялся за свое настоящее дело, а в конечном счете настоящее дело всегда кончается одним и тем же. Его главный товар тоже изменился с годами, как и все остальное, но перемены эти касались лишь поверхности, как разнообразные кремовые узоры на все том же темном и горьком пироге.

В конечном счете мистер Гонт всегда продавал им оружие... а они всегда покупали.

— О, благодарю вас, мистер Уорбуртон! — говорил мистер Гонт, принимая пятидолларовую бумажку от чернокожего охранника. Он вручил ему доллар сдачи и один из автоматических пистолетов, которые Эйс привез из Бостона.

— Спасибо, мисс Милликен! — Брал десять и давал восемь сдачи.

Он брал с них то, что они могли себе позволить, — ни центом меньше и ни центом больше. «Каждому — по его средствам» — было девизом мистера Гонта, и плевать на «каждому — по его нужде», потому что все они нуждались, и он пришел сюда заполнить их пустоту и покончить с их болью.

— Рад вас видеть, мистер Эмерсон!

О, это всегда было прекрасно, так прекрасно — снова заниматься делом по старинке. И никогда еще дела не шли так хорошо.

2

Алана Пэнгборна не было в Касл-Роке. Пока репортеры и полицейские толпились в одном конце Мейн-стрит, а Лиланд Гонт вел свою неприбыльную торговлю в другом, Алан сидел в приемном покое левого крыла госпиталя Северного Камберленда в Бриджтоне.

Отделение в этом крыле было небольшим — всего четырнадцать палат, — но недостаток пространства восполнялся обилием цвета. Стены палат были выкрашены яркими радужными красками. С потолка в приемном покое свисал вентилятор, украшенный птичками, грациозно вертевшимися и порхавшими вокруг центрального стержня.

Алан сидел перед громадной фреской с изображениями сценок из детских стишков. На одной части фрески перегнувшийся через стол человек протягивал что-то маленькому мальчику явно провинциального вида, выглядевшему одновременно испуганным и очарованным. Что-то в этом образе поразило Алана, и отрывок из детского стишка прозвучал свистящим шепотком у него в мозгу:

Пирожника Саймон Простак повстречал

По дороге на местный базар.

— Саймон Простак, — пирожник сказал, —

Отведай-ка мой товар!