И все же какой-то глубокий инстинкт подсказывал ему, что закрытое и покинутое «Самое необходимое» может оказаться не пустым. Мистер Гонт, конечно, мог покинуть город среди всей этой суматохи — о да, при том, что разразилась гроза и полицейские носятся по всей округе, как цыплята с отрубленными головами, это не составило бы труда. Но портрет мистера Гонта, вырисовавшийся у него в мозгу за время долгой и жуткой езды из больницы в Бриджтоне, походил на противника Бэтмена — Клоуна. Алан полагал, что имеет дело с человеком того сорта, который примет установку клапана с реактивной струей в унитазе лучшего друга как великолепный образчик чувства юмора. А станет ли такой парень — из тех, что вымажут клеем ваш стул или сунут вам для смеха горящую спичку в ботинок, — удирать до того, как вы заметите, что у вас приклеились брюки или что загорелись ваши носки? Конечно же, нет. Что это тогда будет за забава?
«Я полагаю, ты еще где-то здесь, — подумал Алан. — Я думаю, ты хочешь поглазеть на веселье. Ведь хочешь, а, сукин ты сын?»
Он сидел не двигаясь и смотрел на магазин с зеленым тентом, стараясь вычислить, как работают мозги у человека, который способен рассчитать и запустить в действие столь сложную и многозначную череду событий. Он слишком сильно сосредоточился на этом, чтобы обратить внимание на старую, но очень обтекаемую по форме, почти аэродинамичную машину, стоящую слева от него. А между тем это был «такер-талисман» мистера Гонта.
«Как ты это сделал? Я много чего хотел бы узнать, но на сегодня хватит и одного: как ты смог это сделать? Как ты сумел так много вызнать про нас и так быстро?»
Брайан сказал, что мистер Гонт на самом деле вовсе не человек.
При свете дня Алан бы лишь усмехнулся от этой мысли, как усмехнулся он при мысли, что медальон Полли может обладать какой-то сверхъестественной целебной силой. Но сегодня ночью, застигнутый этой безумной грозой, уставясь на витрину, превратившуюся в мертвую пустую глазницу, он чувствовал, что у этой мысли есть своя упрямая и темная сила. Он вспомнил тот день, когда заехал в «Самое необходимое», думая встретиться и поболтать с мистером Гонтом, и вспомнил то странное чувство, охватившее его, когда он заглянул в дверное стекло, приставив ладони к вискам, чтобы не мешал отраженный свет. Он почувствовал, что за ним наблюдают, хотя магазин был явно пуст. И не только это; он чувствовал, что наблюдатель враждебен, полон ненависти. Чувство было столь сильным, что он на мгновение принял свое собственное отражение за чье-то мерзкое (и полупрозрачное) чужое лицо.
Как сильно было то чувство... как сильно...
Алан поймал себя на том, что вспомнил еще кое-что — как бывало твердила ему его бабка, когда он был маленьким:
Как же мистер Гонт прошел мимо его сознания? И зачем, ради всего святого, занесло его в такое глухое местечко, как Касл-Рок?
Алан неожиданно нагнулся и пошарил на полу возле пассажирского сиденья. На мгновение он решил, что то, что он ищет, пропало — выпало из машины в какой-то момент, когда дверца была открыта, — а потом его пальцы наткнулись на железный предмет. Он закатился под сиденье, только и всего. Алан достал его, вытащил и... голосок его депрессии, молчавший с тех пор, как он вышел из больничной палаты Шона Раска (а может, Алан был просто слишком занят другими вещами, чтобы слышать его), заговорил громким и неестественно веселым тоном.
— Что дураки очень быстро расстаются с деньгами, — глухо произнес Алан, все вертя и вертя банку в руках и вспоминая лицо Тодда. — Вот что я ему сказал.