Самое необходимое

«Точччччно, — подтвердил голосок. — Как же это я могла запамятовать? Хочешь поболтать об испорченном настроении? Святая Луиза! Как хорошо, что ты напомнил мне! Как хорошо, что ты напомнил нам ОБОИМ, верно? Только Анни спасла тогда тот день — она сказала, пускай он купит ее. Она сказала... Дай-ка вспомнить. Что она СКАЗАЛА?»

— Она сказала, что это просто забавно, что Тодд просто похож на меня и что он уже никогда снова не будет ребенком. — Голос Алана был хриплым и чуть дрожал. Он снова начал плакать — а почему бы и нет? Почему, мать твою, нет? Вернулась старая боль, обернувшаяся вокруг его ноющего сердца, как старый коврик.

«Больно, да? — спросил голосок депрессии — этот виноватый, ненавидящий сам себя голосок — у Алана (у остальной его части) с сочувствием, которое, как подозревал Алан, было насквозь фальшивым. — Это так больно, как если бы деревенская песенка о том, как исчезает любовь и умирают плохие и хорошие детки, была сложена лично про тебя. То, что приносит такую боль, не может идти во благо. Сунь ее обратно в «бардачок», приятель. Забудь о ней. На следующей неделе, когда кончится вся эта безумная свистопляска, ты продашь свой фургон вместе с этой глупой поддельной банкой орешков. Почему бы и нет? Это обычный дешевый фокус, который годится лишь для детишек или для человека вроде мистера Гонта. Забудь о ней. Забудь...»

Алан оборвал голосок на полуслове. До этой секунды он и не подозревал, что способен так сделать, и открытие стало полезным уроком — уроком, который мог пригодиться в будущем... если у него, конечно, есть будущее, — вот ведь в чем дело. Он вгляделся пристальнее в банку, поворачивая ее то одним боком, то другим, впервые по-настоящему глядя на нее — не как на печальное напоминание о погибшем сыне, а как на предмет, который был точно таким же инструментом обмана, как и полая волшебная палочка, шелковый цилиндр с двойным дном или «Цветок с сюрпризом», все еще болтающийся под браслетом часов.

Магия — разве не вокруг этого все плясало? Это была вредоносная магия, фальшивый подарок; магия, заставляющая людей не задыхаться от смеха, а превращающая их в разъяренных быков, но все равно магия. А на чем основано все это волшебство, в чем его магическая сила? Обман. Это змея длиной в пять футов, спрятанная в коробке из-под орешков... Или, подумал он, вспомнив о Полли, это зараза, выглядящая как исцеление.

Он распахнул дверцу машины, и, когда вылез под проливной дождь, в левой руке у него все еще была зажата фальшивая банка из-под орешков. Теперь, немного отстранившись от опасных всплесков сентиментальности, он почти изумленно вспомнил, как противился этой покупке. Всю свою жизнь он восторгался магией, и, конечно же, будь он мальчишкой, его заворожил бы фокус со змейкой в банке орешков. Так почему же он так недружелюбно разговаривал с Тоддом, когда мальчик хотел купить ее, а потом притворился, что не замечает, как обиделся его сын? Была ли это ревность к молодости Тодда и непосредственности его восприятия? Или неспособность вспомнить свой интерес к простым вещичкам? Или...

Он не знал. Он знал лишь, что это был именно тот трюк, который понял бы мистер Гонт. И он хотел иметь этот трюк под рукой.

Алан нагнулся в машину, вытащил из маленькой коробки с инструментами, лежащей на заднем сиденье, фонарь, а потом прошел мимо «такера-талисмана» мистера Гонта (по-прежнему не замечая его) и нырнул под зеленый тент «Самого необходимого».

8

«Ну, вот я и здесь. Наконец-то я здесь».

Сердце у Алана билось гулко, но размеренно. В его воображении лица его сына, его жены и Шона Раска, казалось, слились воедино. Он снова взглянул на табличку и толкнул дверь. Она была заперта. Над головой у него трепыхался и хлопал на ветру брезентовый тент.

Коробку из-под орешков «Тейсти-мунч» он, выйдя из машины, сунул в карман рубахи. И теперь он дотронулся до нее правой рукой и, казалось, ощутил от этого прикосновения какое-то необъяснимое, но вполне реальное успокоение.

— Ладно, — пробормотал он. — Готов я или нет, но вот я здесь.