Самое необходимое

Когда-то Алан Пэнгборн очень увлекался любительскими съемками — он понятия не имел, скольких людей довел до слез прыгающими на простыне, пришпиленной к стене комнаты, кадрами своих маленьких сыновей, неуверенно ковыляющих по дому, Анни, купающей их в ванне, дней рождений и просто семейных междусобойчиков. На всех этих лентах люди обязательно размахивали руками и строили рожи в объектив, словно существовал какой-то неписаный закон: когда кто-то наводит на тебя кинокамеру, ты обязательно должен или помахать рукой, или скорчить рожу в объектив, или сделать и то, и другое. Если же ты этого не сделаешь, тебя обвинят в «злостной индифферентности», что повлечет за собой до десяти лет режима принудительного и непрерывного просмотра нескончаемых роликов любительских съемок.

Пять лет назад он переключился на видеокамеру, снимать которой было дешевле и проще, и... тут уж можно было доводить людей до слез не десять-пятнадцать минут, на которые уходило три-четыре полных ролика восьмимиллиметровой кинопленки, а часами — даже не меняя кассету.

Он вытащил кассету из черной коробки и осмотрел ее. Этикетки не было. «Ладно, — подумал он. — Меня это устраивает. Мне просто нужно самому посмотреть, что там на ней, верно?» Его рука потянулась к кнопке включения на видеомагнитофоне и... застыла на полдороге.

Перед мысленным взором Алана вновь возникло лицо — нечто среднее между лицами Тодда, Шона и его жены — и внезапно исчезло, уступив место бледному испуганному личику Брайана Раска. Он выглядел точно таким, каким Алан видел его сегодня днем.

— У тебя невеселый вид, Брайан.

— Да, сэр.

— Значит, ты И Гонт не оказывает?

— Да, сэр... И если вы включите эту штуку, вы тоже станете невеселы. Он хочет, чтобы вы посмотрели это, но не потому, что желает оказать вам любезность. Мистер Гонт не оказывает любезностей. Он хочет отравить вас, вот и все. Как он отравил всех остальных.

И все равно, он должен это посмотреть.

Его пальцы дотронулись до кнопки и погладили гладкую поверхность ее квадратика. Он постоял так, а потом оглянулся вокруг. Да, мистер Гонт все еще был здесь. Где-то. Алан чувствовал его тяжелое присутствие — оно одновременно угрожало и прельщало. Он вспомнил о записке, которую оставил мистер Гонт. Я знаю, что Вы долго и упорно интересовались тем, что произошло в несколько последних мгновений жизни Вашей жены и Вашего младшего сына...

«Не делайте этого, шериф, — прошептал Брайан Раск. Алан видел это бледное, страдающее предсмертное личико, глядящее на него из-за сумки-холодильника на багажнике велосипеда — сумки, набитой бейсбольными вкладышами. — Пускай прошлое спит. Так лучше. И потом, он лжет; вы же ЗНАЕТЕ, что он лжет».

Да. Он знал. Это он знал.

И все равно он должен взглянуть.

Палец Алана нажал на кнопку.

Тут же загорелся маленький зеленый индикатор. Видеомагнитофон прекрасно работал — включенный в сеть или не включенный, — как Алан и предвидел. Он включил сексуально-пузатенький телевизор «Сони», и через какую-то долю секунды яркий белый свет залил его экранчик. Алан нажал на кнопку «EJECT», и подъемник кассет вылез наверх.

«Не делайте этого», — вновь шепнул голосок Брайана, но Алан уже не слушал. Он вставил кассету, опустил подъемник и прислушался к негромкому щелчку, раздавшемуся, когда механизм откинул крышечку кассеты и захватил пленку. Потом глубоко вздохнул и нажал на кнопку «PLAY». Яркий белый «снег» на экране сменился чернотой, а мгновение спустя экран залил ровный серый свет и стали вспыхивать цифры: 8      7      6....5....4....3....2....Х.

Дальше возникла дрожащая ручная съемка: шоссе в сельской местности. На переднем плане, слегка не в фокусе, но вполне различимый, возник дорожный знак с цифрами — 117. Но Алану он был не нужен. Он много раз проезжал этот отрезок и знал его прекрасно. Он узнал сосновую рощицу как раз перед тем местом, где дорога делала изгиб, — рощу, где был найден «скаут», вмявшийся носом в самое большое дерево и застывший в этом смертельном объятии.

Но на деревьях в этих кадрах не было никаких следов аварии, хотя следы были видны до сих пор, если съездить туда и взглянуть (он делал это, и не один раз). Ужас медленно и бесшумно вполз в каждую косточку Алана, когда он понял — даже не по изгибу дороги и нетронутым стволам деревьев, а по каждой черточке пейзажа и интуитивному предчувствию в сердце, — что эту видеопленку снимали в тот день, когда погибли Анни и Тодд.

Он увидит сейчас, как это произойдет.