Самое необходимое

— Я знаю, почему вы хотите, чтобы я уехала, — сказала Полли. — Это из-за тетушки Эвелин, правда? Вы боитесь, что, если она пронюхает о зернышке в моей печке, то вычеркнет вас из своего завещания. Все дело в деньгах, разве не так? А до меня вам и дела нет. Вам на меня просто нас...

Под сладким, рассудительным голосом Лоррейн Чалмерз всегда скрывался скверный характер. Она обрушила последний тоненький мостик между собой и дочерью, дав Полли пощечину.

И Полли убежала из дома. Это случилось очень-очень давно — в июле 1970-го.

Она решила немного передохнуть, когда добралась до Денвера, и проработала там до тех пор, пока не родила ребенка в благотворительном заведении, которое пациенты называли Нидл-парком. Она твердо решила отдать ребенка на усыновление, но что-то — быть может, чувство, охватившее ее, когда патронажная сестра принесла его ей после родов, — заставило ее передумать.

Она назвала мальчика Келтоном в честь деда по отцовской линии. Собственное решение оставить ребенка немного испугало ее, поскольку она считала себя разумной практичной девушкой, а между тем ничего из того, что произошло с ней за последний год, не соответствовало этому образу. Прежде всего разумная практичная девушка забеременела без брачных уз, в то время как разумные практичные девушки таких вещей просто не делают. Затем разумная, практичная девушка убежала из дома и родила своего ребенка в городе, где раньше никогда не бывала и о котором ничего не знала. И в довершение всего разумная практичная девушка решила оставить ребенка и взять его с собой в будущую жизнь, которую она себе совершенно не представляла и о которой трудно было даже гадать.

По крайней мере она не оставила ребенка из чувства противоречия; в этом ее обвинить никто бы не смог. Она сама была удивлена любовью — этим самым простым, самым сильным и самым беспощадным из всех чувств.

Итак, она поехала дальше. Нет... Они поехали дальше. Она сменила несколько унылых и противных работ, и наконец они осели в Сан-Франциско, где она, вероятно, хотела начать все сначала. Ранним летом 1971-го Сан-Франциско напоминал рай для хиппи — в нем обреталось огромное количество волосатиков со шнурками на лбу и бит-групп с названиями вроде «Гроздь виноградинок» или «Лифт на тринадцатом этаже».

Как пелось в популярной в те годы песенке Скотта Маккензи о Сан-Франциско, летом там наступала пора влюбленных. Полли Чалмерз, которую даже тогда вряд ли кто-нибудь принял бы за хиппи, как-то пропустила период влюбленности. Дом со взломанными почтовыми ящиками, где поселилась она с Келтоном, был битком набит наркотой, которая носила на шеях плакаты и значки с призывами к миру, а в грязных и рваных мотоциклетных бутсах — выкидные ножи. Самыми частыми визитерами здесь были сыщики, репортеры и полицейские — много полицейских, и лучше было не обзывать их здесь в лицо свиньями; легавые тоже упустили свое время влюбленности и, может, оттого были здорово раздражены.

Полли подала заявку на материальную помощь и обнаружила, что не прожила достаточно долго в Калифорнии, чтобы получить пособие — быть может, сейчас кое-что и изменилось, но в 1971-м молодой незамужней матери было так же трудно жить в Сан-Франциско, как и в любом другом месте. Она подала заявку на пособие для детей малоимущих и стала ждать — и надеяться, — что из этого выйдет. Келтон никогда не пропускал кормежки, но сама она вечно перехватывала кусок на ходу — не многие из тех, что знали Полли теперь, узнали бы ее в той худощавой молодой женщине, часто голодной и всегда испуганной. Воспоминания о тех трех первых годах на Западном побережье, спрятанные в дальнем уголке ее памяти, как старая одежда в кладовке, были кошмарны и отвратительны, как страшные сны.

И не в этом ли состояла большая часть ее упорного нежелания рассказать Алану про те годы? Не хотела ли она просто не вытаскивать их на свет? Она была не единственной, кто страдал от унижения собственной гордости, упорного нежелания обратиться за помощью и порочного лицемерия тех времен, провозглашавших триумф свободной любви и в то же самое время объявлявших одиноких незамужних матерей с детьми изгоями, существами, находившимися за гранью нормального общества. Келтон был заложником ее успеха, когда она яростно прогрызала себе дорогу в этом дурацком крестовом походе.

Самое страшное заключалось в том, что ее положение медленно начало выправляться. Весной 1972-го она в конце концов добилась помощи от штата, ее первый чек от ПДМ должен был прийти в следующем месяце, и она уже строила планы переезда в дом получше, когда случился пожар.

Звонок застал ее на работе во время обеда, и потом в бесконечных снах Норвил, повар-на-подхвате, который в те дни все время пытался залезть ей в трусики, снова и снова поворачивался к ней, держа в руке телефонную трубку, и снова и снова повторял одну и ту же фразу: «Полли, это полиция, они хотят поговорить с тобой. Полли, это полиция, они хотят поговорить с тобой».