Самое обыкновенное убийство. Где тебя настигнет смерть?

– Здесь. Я предупрежу портье, чтобы дал тебе ключ. Ну, беги, а я попробую выяснить по телефону, где сейчас Бассет.

На Гранд-авеню мне повезло поймать ночной трамвай, и я доехал до Хэлстед-стрит в считаные минуты. Свет у Банни не горел – то ли спит, то ли нет его дома, – но я все-таки поднялся к нему: для такого случая и разбудить можно. Банни не открывал, хотя я долго стучал в дверь, не вернулся еще.

Я пристроился ждать его на верхней ступеньке, но вспомнил, что дверь Банни обычно не запирает. Зашел, почитал журнальчик, сварил в четыре часа утра крепкий кофе на его плитке.

Он спотыкался, идя по лестнице – не то чтобы совсем в стельку, просто чуток перебрал. Я влил в Банни две чашки кофе и объяснил, что мне от него нужно.

– Конечно, Эд, конечно, – кивнул Банни. – А десятку себе оставь, она мне еще должна кой за что.

Я сунул деньги ему в карман и велел передать невестке.

– Можешь связаться с ней еще до работы?

– Ясное дело. Ей далеко ездить, встает в половине шестого. Дождусь, звякну ей и поставлю будильник на одиннадцать часов, чтобы до ее звонка уже встать. Звони в любое время после полудня, я буду здесь.

– Отлично, Банни. Спасибо.

– Да ладно тебе. Ты домой?

– Нет, в «Вакер».

– Я пройдусь с тобой немного, а на обратном пути как раз и позвоню ей. Из дежурной аптеки на углу.

Мы пошли по Гранд-авеню, через мост.

– Ты стал какой-то другой, Эд. Что-то в тебе изменилось.

– Может, тебе из-за нового костюма так кажется?

– Нет. Ты будто повзрослел сразу, в общем, ты мне такой нравишься. Тебе бы поехать куда-нибудь, мир посмотреть. Не застревать в колее, как я.

– Ты тоже не сильно застрял. Скоро у тебя будет своя типография.

– Вряд ли, Эд, очень уж это дорого. Немного-то я скопил… если бы не пить, больше бы получилось. Мне уже сорок лет, а еще и половины не собрано. С такими темпами я до старости копить буду. – Банни невесело усмехнулся. – Иногда я думаю взять да и поставить все свои сбережения на кон там, где ставки не ограничены, например, в блэкджеке. Либо выиграю, либо ни с чем останусь. Между ничем и половиной требуемого разница небольшая, может, и лучше, когда у тебя совсем ничего.

– Что ж тут хорошего?

– Не беспокоишься больше, вот что. Не дергаешься каждый раз, как платишь четвертак за виски или никель за пиво. Не чувствуешь себя как тот парень из анекдота, который не прочь отправиться в ад, только денег на билет жаль.

Вскоре Банни признался:

– Я сам виноват, Эд. Воли у меня маловато. Человек может получить почти все, что хочет, если готов чем-то жертвовать. С моими заработками, да без семьи, я бы запросто мог откладывать тридцать баксов в неделю. Давно бы нужную сумму набрал, так ведь нет: хочется еще и удовольствия получать от жизни. А коль получаешь, так и не ной тогда.

Мы уже добрались до надземки.

– Ладно, пойду-ка назад, – сказал он.

– Приходи к нам как-нибудь, Банни. Прямо в следующий выходной и зайди. Мама будет рада тебе, у нее ведь не так много друзей.

– Спасибо, Эд, обязательно. Может, выпьешь со мной? Прямо тут, через улицу?

– Конечно, Банни. – Мне не хотелось пить, но отказываться было неудобно.

Мы выпили по одной и расстались. Я зашагал под эстакадой, думая, дома ли уже мама и Гарди. Повернул на Франклин-стрит, зашел в переулок и посмотрел: в нашем кухонном окне горел свет. Или полиция еще не закончила с обыском, или мои вернулись. Я подождал и увидел, как мимо окна прошла мама. Одетая, значит, недавно явилась. Потом и Гарди засек. Мама сновала туда-сюда, готовила, наверное, перекусить что-нибудь до того, как спать лечь.

Заходить в дом я не стал. Бассет должен был сообщить маме, что я ночую у дяди, она только больше забеспокоится, узнав, что я еще не ложился спать.

Начинало светать. Портье в «Вакере» сказал, что ключа нет на месте, значит, Эм уже вернулся. С ним был и Бассет – они придвинули письменный стол и резались на нем в карты. Там же стояла бутылка, и глаза у детектива остекленели.

– Ну что, веселее стало, когда подкрепился? – спросил меня дядя. Я понял, что не нужно говорить Бассету, где я был, и телефонный номер остается нашим секретом.

– Три завтрака съел, – ответил я. – Заправился на весь день.

– А мы тут в джин-рамми играем. Всего по пенни за очко.

Я присел на кровать и стал следить за игрой. Дядя опережал Бассета на тридцать очков и два бонуса. Судя по бумажке, где они записывали очки, первые две партии он тоже выиграл.

Эта сдача, однако, осталась за Бассетом. Он потянул из бутылки, пока дядя сдавал, и пробормотал:

– Эта твоя сестренка, Эд, надо бы кому-то…

– Давай уже доиграем, Фрэнк, – перебил дядя, – а Эда я потом в курс введу.

Бассет взял свои карты, уронил одну – я ему подал – и снова хлебнул. От кварты осталось совсем чуть-чуть. Он и на сей раз выиграл, но вскоре дядя сказал «джин», заработал более сотни, и все.

– Ладно, запиши себе, – произнес Бассет. – Устал я что-то. – И полез за бумажником.

– Брось, – возразил дядя. – Всего за три игры причитается баксов десять, оставь себе на расходы. Пойду-ка я поем, Фрэнк. Эда мы домой отпустим, а ты пока отдохни. Приду – разбужу тебя, если спать будешь.