Самое родное (рассказы)

Союзу!». Тогда он и говорит: «Люди два дня без юрячей

пищи, девять атак отбили. Мы третью кухню

посылаем — не доходит. Ты, говорит, человек кавказский,

21

по кручам с детства ползать привык, а местность

здесь на вашу похожа... Донесешь обед — бой

выиграем, не донесешь — солдаты опять голодными

останутся, а голодному воевать трудно». Хотел я было

сказать: «Правильно, товарищ генерал, что пустой

мешок, что голодный человек — стоять не

приспособлены», но он мне говорить не дал. «Иди, говорит,

на кухню, выполняй».

Обвязали меня на кухне с плеч до пяток

термосами и хлебом, только грудь и живот остались

свободны, чтоб мог я ползти. Повесили автомат на шею,

накинули на меня белый халат и пополз я по снегу.

Животу холодно, а в боках и на спине такая жара,

что я и на уборке никогда так не потел. Пули кругом

посвистывают, как зяблики в зимнюю ночь на снегу.

Когда до переднего края дополз, от меня пар валил,

как от солдатского котла. Поднялся я ла колени — в

полный рост нельзя было — снимая с себя термоса,

крышки откручиваю. Каша салом была заправлена.

Украинцы первые запах сала учуяли. Облепили меня

ребята, почет мне, как герою какому-нибудь, а

ротный обнял меня и говорит: «Молодец, старшина,

настоящий герой!»

Николай помолчал, посмотрел на председателя и

глубоко вздохнул.

— С того дня и началось мое понижение в

жизни, — продолжал он. — На настоящую должность я

больше не попал. Стал я вместо солдата «кашено-

сом». Где машина не пройдет, там я проберусь,

кухню подобьют — я обед доставлю, лошадь убьют, а я

живой, будто от смерти заговоренный. Одно утешение

было, что обратно пустой не возвращался: двух, а то

и трех раненых каждый раз принесу на себе. Хоть

этим свой солдатский долг выполнял. А в приказе,

когда Красную Звезду получал, почти так и написано

было, что за должность кашеноса награжден.

Председатель от души расхохотался.

^— Тебе смешно, — с горечью произнес

Николай, — а^ мне обидно. Хороший человек был мой

бригадный, а на настоящую должность меня не

сумел поставить.... Так же вот, как и ты. В начале вой-

22

чы меня с бабами оставил, а теперь в звеньевые

подаешь, к девчонке в подчинение. Что я, настоящей

должности не заслужил, что-ли?.. Нет, ни за что!

Лучше сторожем на бахчу пойду.

Председатель шумно отодвинул стул, вышел из-за

стола и положил обе руки Николаю на плечи.

_ Молодец! Я на тебя надеялся и ты не обманул

меня. Знал я, что не посрамишь ты чести осетина.

Правильно сказал тебе ротный: герой ты, Николай. А

обижаешься напрасно: ты везде был на своем месте.

Настоящая должность та, на которой настоящие

.люди работают. Знаешь, есть такая русская

поговорка: «ие место красит человека, а человек место»...

Принимай, старшина, звено и командуй. Будет это

твоя настоящая должность. СК твоей работы судьба

нашего урожая будет зависеть, — и председатель

протянул Николаю руку.

Николай молчал. Потом вдруг порывисто, обеими

руками крепко пожал руку председателю и, уходя,

зесело сказал:

— Завтра выйду на работу.

1916 г.

НЕИСТОВЫЙ.

Он ничем не выделялся среди других учеников.

Серые тиковые шаровары были закатаны

выше колен, косоворотка в заплатах перетянута

ремешком из сыромятной кожи. На узком девичьем

лице светились большие озорные глаза; острый нос был

усыпан теплыми веснушками.

Учился он посредственно, часто шалил. Однажды

на уроке он связал тонкой ниткой несколько мух и

пустил их по классу,

— Володькина эскадрилья! — закричали ребята.

Я выгнала его из класса. Вместо того, чтобы

выйти в дверь, он выскочил в окно.

— Пусть мать придет ко мне, — крикнула я ему

вслед.

Вечером ко мне на квартиру пришла стройная,

худощавая женщина средних лет.

— Я мать Владимира,.— смущенно сказала она.,

усаживаясь на диван. — Он у меня один. Я вдова,

работаю на ферме. Зимой он один управляется по

хозяйству, а все лето — в колхозе.

Она помолчала, потом подняла на меня усталые

но открытые глаза и сказала:

— Прошу вас: вы его больше не выгоняйте. «Если,,

говорит, учительница еще хоть раз выгонит меня с

урока, совсем учиться не буду»... Он ласку любит.

Попробуйте и вы с ним лаской.

Мне пришлась по душе мудрая простота этой

женщины.

24

* * *

Стояли последние дни погожей осени. Ноябрь

пылал золотом опадающей листвы. Над деревьями и

;гад крышами домов плыла серебристая паутина.

Мальчики на школьном дворе гнались за ней и

сбивали длинными палочками.

Вечерело. Приглушенно шумела река. Я думала о

том, почему Владимир не пришел сегодня в школу.

«Если бы не мать, я бы совсем не учился,—сказал он

мне накануне, когда я пожурила его за плохое знание

урока. — Я только для нее учусь, а то она у меня

зее плачет».

В окно постучали.

— Вас вызывает начальник милиции, — коротко

сказал милиционер.

— Зачем?

Не ответив, он вскочил на коня и уехал.

Начальник отделения, пожилой хмурый человек,

встретил меня укоризненным взглядом и предложил

пройти за ним.

В полутемной комнатке на полу, опустив голову,

сидел Владимир. Увидев нас, он вскочил, сделал два

шага мне навстречу, но вдруг, словно передумав,

развязно сунул руки в карманы и сел на прежнее

место.

— С утра сидит, а прощенья не просит, — сказал

начальник. — Послали за матерью — ее дома не