Самое сильное заклятье

– Почему вы… – начал Гезун, но существо надело маску ему на голову и завязало так, что сам юноша не смог бы ее развязать.

Гнев Гезуна угас, и он захихикал. Пусть хозяева думают, что он – как ягненок. Репутация простака сама по себе хороша, только вот простаком он никогда не был.

Потом его стремительно повели назад, в лабиринт пещер, которые Даускезх сделал своим домом. Тут и там свет маленькой лампы высвечивал уголки, где колдун и его помощники улучшили природные пещеры для удобства, углубили ниши, чтобы использовать их для хранения разного барахла, и укрепили потолок с помощью досок и подпорок. Потом они вошли в большую пещеру, освещенную несколькими лампами, где собрались такие же претенденты-покупатели, как и Гезун. Все они сидели на сиденьях, выдолбленных в полу концентрическими кругами, и все были завернуты в черные мантии Нембиара.

Существо затолкнуло Гезуна Лорска на свободное место в последнем ряду, в то время как большинство собравшихся повернулись к нему, но у них оказались не человеческие лица, а маски животных. Через дырки в своей маске юноша увидел лошадь, льва, зубра, лань, носорога, барсука и даже одну гротескно-миниатюрную маску мамонта с загнутыми бивнями и повисшим хоботом.

В тусклом искусственном освещении юноша разглядел на стенах ряды картин с изображениями животных, исполненные в живом, хотя и архаичном стиле. Тут были мамонты, бизоны и гигантский олень, теперь оставшиеся только в диком Ирарне. Наверно, это одна из тех пещер, о которых в Пуссаде рассказывали легенды, где десятки столетий назад жили предки народов этих земель. Это было еще до того, как боги научили человека ковать медь… до того, как невысокие хаускиры с кустистыми бровями пересекли море Тритонов и положили начало нембиарским племенам. Местные племена, хоть и были более рослыми, чем хаускиры, держались особняком. Они имели собственное искусство, свои песни и собственную тотемную религию и враждебно относились к племенам пришельцев, которые были многочисленны, словно шершни, и вооружены смертоносными жалами: раньше в этих землях не знали лука и стрел.

Теперь же пуссадианцы на своих морских картах нарисовали новые земли, мечтая о возвращении на родину. А изображения животных на стенах напомнили Гезуну, что он тоже пуссадианец и что его настоящее имя Допиенг Шуш – рабское имя, которым наградил его владелец, хаускирам было произносить легче, чем пуссадианское, полное гласных. Гезун задался вопросом: мог ли он, заняв место Санчефа Сара, стать самым великим волшебником в Нембиаре и отправиться домой прежде, чем Пуссад утонет в водах Западного моря?..

Но прямо сейчас ему следовало найти в безликой толпе Никуртеу Балуа, чтобы сделать дело. Санчеф Сар намекнул, что Никуртеу может носить маску совы. Гезун много знал о животных. Он держал всевозможных домашних животных, за исключением бизона, и дома в Пуссаде, и здесь, в Нембиаре, и сильно удивил Санчефа Сара, когда отказался от змей на ужин. Неизвестные на Пуссаде, эти рептилии очаровали Гезуна своей грацией и не были ядовиты.

Гезун Лорск знал, кто такие совы, ведь они были самыми разумными птицами из всех… Всматриваясь в толпу, он разглядел леопарда, гиену, медведя, росомаху, дикого осла и обезьяну. Его маска тоже должна была бы изображать обезьяну, так как юноша и в самом деле кое-что знал о ловкости и разуме приматов. В какой-то момент он даже подумал, что, если бы Даускезх Ван в своей мудрости, как предполагалось, решил бы выбрать маску, соответствующую характеру Никуртеу, он не смог бы подобрать более подходящий символ, чем обезьяна.

В любом случае у Гезуна был шанс, так что он мог поставить на эту маску точно так же, как на любую другую. Наверное, его соперник и в самом деле был обезьяной…

Тут поднялись кожаные занавеси, и вошел Даускезх Ван. Он был еще старше, чем Санчеф Сар, и в тусклом свете Гезуну показалось, что колдун давно мертв и его вернули к жизни не слишком успешные чары.

– Первый лот, – прошептал Даускезх Ван.

– Четырнадцать золотых монет, – заявил волшебник с головой серны.

– Пятнадцать, – вмешался бобер.

– Шестнадцать, – объявила сова.

Гезун Лорск едва не подскочил. В конце концов, Никуртеу Балуа мог оказаться и совой. Он предложил свою цену, но остановился, и сделал это беспристрастно, нисколько не нервничая, и, видимо, собирался и дальше придерживаться такой же тактики.

Лот первый ушел Серне, и пришел черед второго лота. Действо было унылым, и Гезун Лорск едва не уснул, когда руководящий торговлей принес лот двадцать третий.

– Двадцать, – встрепенулась обезьяна.

– Двадцать пять, – проговорил Гезун, благодарный за то, что Санчеф Сар заставил его изучить арифметику.

Торговля дошла до сорока пяти, пока они не приблизились к пятидесяти монетам, пределу Санчефа Сара. Это была огромная цена не только для Санчефа, но, очевидно, и для его соперника – обезьяноголовый замедлился, когда они приблизились.

– Сорок восемь, – сказала обезьяна.

– Сорок девять, – объявил Гезун.

– Сорок девять с половиной.

– Пятьдесят.