Легко быть умным задним числом, но, оглядываясь назад на экспедицию в целом и ее трагический исход, обусловленный в основном непредвиденно холодной осенью на Барьере (в феврале, например, термометр показывал – 40 °C), я полагаю, что нас могла бы насторожить необычайно низкая температура в середине марта, даже близ открытого моря. Если кто-нибудь и обратил на это внимание – хотя, по-моему, таких не нашлось, – то вряд ли бы он сделал следующий логический шаг, а именно, предположил, что в глубине Барьера может быть (как оказалось в действительности) намного холоднее, чем следовало ожидать для этого времени года. Напротив, я не раз слышал, как Скотт говорил, что, возможно, полюсная партия вернется не раньше апреля. Между тем из-за лошадей мы были обречены выступить к подножию ледника Бирдмора позднее, чем предусматривалось планом: страдания наших пони в метель доказали, что они не вынесут весеннюю погоду на Барьере. Скотт и сам написал в «Послании обществу»: «
Когда мы возвратились на мыс Хат, там все, в том числе и сама хижина, было покрыто замерзшими брызгами от прибоя. Это поработала пурга, которая нас на Барьере задела лишь своим хвостом. «
В это время года вдали над открытым морем мало что увидишь – мешают испарения, которые стелются над относительно теплой водой, так называемая морозная дымка. В ветреную погоду ее разносит над морем, в штиль же она образует плотную завесу. С горы Аррайвал, которая является как бы ногтем нашего пальцеобразного полуострова, мы различали четыре островка у мыса Эванс и черное пятно на обрывах ледников, спускающихся с вулкана Эребус и образующих, как мы знали, крутой склон над мысом Эванс – впоследствии он получил название Рэмп. Но сейчас наш уютный дом, как бы мы к нему ни стремились, был для нас так же недосягаем, как если бы он находился на расстоянии тысяч километров. Едва ветер стихал, море покрывалось тонкой пленкой льда, которая за сутки достигала толщины 10–12 сантиметров, но пока еще ни разу не окрепла настолько, чтобы устоять под натиском очередной бури. В южном направлении прочный лед лег в марте, а две бухты у подножия Эребуса замерзли в начале апреля.
Мы относились к молодому льду без должного уважения. 7 апреля Скотт спросил, не хочет ли кто-нибудь прогуляться по молодому льду на север, к скале Касл. Около трех километров мы прошли по колеблющемуся под ногами покрову, стараясь обходить по мере возможности открытые участки и полыньи, и тут Тейлор все же в одну угодил. К счастью, он сумел выкарабкаться без посторонней помощи и со всех ног помчался домой. Мы решили пройти по льду к мысу Эванс завтра утром, однако за ночь от него и следа не осталось. В другой раз мы уже совсем приготовились утром двинуться в путь, но за пять часов до намеченного срока весь лед, по которому мы собирались пройти, вынесло в море отливом.
Скотт был уверен, что две бухты под Эребусом покрыты надежным льдом, и собирался испробовать этот путь. Ближняя бухта образована с южной стороны полуостровом Хат с Эребусом, а с северной – Ледниковым языком. Пересекши Ледниковый язык, партия может спуститься во вторую бухту, ограниченную с севера мысом Эванс. Сохранению здесь молодого льда способствуют острова Делбридж, один из которых, Грейт-Рейзорбэк, лежит на прямой, соединяющей Ледниковый язык с мысом Эванс. Этой дорогой еще никто никогда не ходил, но Скотт надеялся найти выход с полуострова на замерзшее море около скал Хаттона, которые являются отрогами лавовых возвышенностей на изрезанной поверхности передней части ледника.