Самое ужасное путешествие

Работая в шерстяных полуварежках, варежках, а когда возможно – и меховых рукавицах поверх них, мы постепенно расстегиваем пряжки и расстилаем на снегу пол из зеленого брезента. Предполагалось, что он будет служить и парусом, но в этом путешествии его ни разу не удалось поставить. Лопата и бамбуковые стойки с прикрепленной к ним внутренней палаткой, обросшей льдом, покинули место на верху клади и ждут на снегу своей очереди. Теперь один за другим снимаем спальные мешки и ставим на пол эти твердые гробы с выпирающими во все стороны боками, в которых, однако, вся наша жизнь… Теперь один из нас может отвлечься и растереть закоченевшие пальцы. Снимаем кухню, привязанную к ящику с инструментами, и одни ее детали ставим на спальные мешки, рядом с примусом, банкой с метиловым спиртом, спичками и т. д., другие оставляем снаружи – их потом наполним снегом. Берем в каждую руку по стойке и растягиваем внутреннюю палатку над биваком. «Порядок? Опускаем!» – командует Билл. Осторожно втыкаем стойки в снег, стараясь не погружать их слишком глубоко. Лед на внутренней палатке образуется главным образом из-за испарений кухни. Прежде мы пытались его скалывать, но теперь махнули на него рукой. Маленькое вентиляционное отверстие в верхушке палатки, призванное выпускать пар наружу, накрепко завязано – чтобы не уходило тепло. Затем набрасываем внешнюю палатку, и один из нас уже может приняться за третье из худших за весь день занятий. Первое из них – обживать спальный мешок. Второе, не лучшее, – провести в нем шесть часов (время сна на час уменьшено). И, наконец, упомянутая третья незавидная работа – разжечь примус и поставить ужин вариться.

Дежурный по кухне, сжимая в руке уцелевший от подсвечника металлический остов, с трудом протискивается в узкий рукав, служащий дверью. В замкнутом пространстве палатки кажется намного холоднее, чем снаружи. Он пытается зажечь спичку, пробует три-четыре жестянки, но безрезультатно; отчаявшись, просит достать с саней новую жестянку, еще не побывавшую в «тепле» палатки, извлекает, наконец, пламя и зажигает свечу, подвешиваемую на проволоке к верху палатки. Не стану утомлять читателя описанием всех мук, через которые он проходит, пока разжигает примус и развязывает тесемки мешка с недельным рационом. К этому времени его спутники скорее всего уже закрепили надежно палатку в снегу, обнесли ее снежным заслоном, наполнили снегом и передали в палатку котел, установили термометр под санями и т. д. Всегда находятся еще какие-нибудь две-три случайные работы, не терпящие отлагательства; но можете не сомневаться: заслышав шипение примуса и заметив проблески света в палатке, каждый старается поскорее свернуть дела и влезть внутрь. Бёрди взамен унесенного ветром поддона приладил жестянку из-под галет, в общем довольно удачно, хотя ее приходится постоянно поддерживать, поставив примус на мешок Билла – плоские смерзшиеся мешки не оставляют на полу свободного места. Приготовление пищи длится теперь еще дольше. Кто-то толчет галеты, повар кладет порцию пеммикана во внешний котел, уже наполовину наполнившийся талой водой. При первой возможности мы стараемся сменить дневную обувь на ночную – носки из верблюжьей шерсти и финнеско. В тусклом свете свечи внимательно осматриваем ноги – нет ли обморожений.

По-моему, проходит не меньше часа, прежде чем мы можем поднести ложку ко рту; за пеммиканом следует горячая вода, в которую макают галеты. На ленч у нас чай и галеты; на завтрак пеммикан, галеты и чай. Скудость рациона объясняется тем, что мы не могли позволить себе роскошь иметь больше трех мешков с провизией; и с этими-то мы хлебнули горя – завязки у них что проволока. Но и они бледнеют рядом с завязками от двери палатки, которые надо затягивать туго, особенно при сильном ветре. В первые дни мы очень старались перед погрузкой стряхивать с палатки иней, теперь не до того.

Вот до ног доходит тепло от съеденной похлебки, умножаемое предусмотрительно надетой еще до ужина сухой обувью. Осторожно растираем отмороженные места. Затем начинаем влезать в спальные мешки.

Мешок Боуэрса точно по нему, хотя, может, чуть маловат для пухового вкладыша. У Бёрди, по-видимому, необычайно большой запас внутреннего тепла: и Билл, и я постоянно обмораживали ноги, Бёрди – ни разу. Спит он, не берусь сказать точно – сколько, но, во всяком случае, намного больше нас, даже в последние дни похода. Когда фактически всю ночь не можешь глаз сомкнуть, слышать его храп – одно удовольствие. На протяжении всего похода он неоднократно выворачивал свой спальник наизнанку и вытряхивал из него снег и ледышки, предохраняясь таким образом от сырости. Процедура, требующая недюжинной сноровки: вывернуть мешок, причем действуя молниеносно, можно лишь в тот самый миг, как ты из него вылез, иначе он мгновенно заледенеет. Выходя ночью из палатки, мы опрометью кидались назад, чтобы спальник не успел затвердеть. Впрочем, так бывало, конечно, лишь при самых больших морозах.