Самое ужасное путешествие

Что было дальше – неясно. Час за часом он плелся вперед. Одна рука у него обморозилась, он наткнулся на торос, упал и дальше пополз на четвереньках. Он спотыкался, падал, корчился и пластался на льду, исхлестанный сильными порывами ветра, но двигался вперед, ибо голова у него оставалась ясной. Он пришел к острову, решил, что это Инаксессибл, целую вечность полз вдоль его берега, потерял его, попал на новый торос и побрел вдоль него. Опять остров, опять все тот же ужасный, почти безнадежный поиск. Он постоял немного за ветром у какой-то скалы. Одежда на нем была легкая, правда непродуваемая, а на ногах – он старался не думать, что будет, если дело затянется, – обычные сапоги вместо теплых финнеско. Здесь Аткинсон даже разрыл ногой сугроб – в такой яме больше шансов выжить, если все же при крайней необходимости придется лечь. Ибо тот, кто, заблудившись в пургу, засыпает, – конченый человек. Он полагал, хотя не мог знать точно, что блуждает уже около четырех часов.

Затянись пурга, и ему едва ли удалось бы спастись, но тут наступило временное затишье, и появившаяся на небе луна снова пробудила в нем надежду. С поразительным присутствием духа он верно оценил обстановку и вспомнил, в какой части горизонта от мыса Эванс находилась луна накануне, когда он ложился спать. Значит, мыс Эванс вон там, а он стоит на острове Инаксессибл! Он покинул остров и направился к мысу, но тут с новой силой налетела пурга, и луна исчезла. Он попытался вернуться на остров, но не нашел его. Зато попал на другой, а может, на тот же самый, и стал выжидать. Снова затишье, и снова он пускается в путь, идет и идет, пока не узнает слева от себя остров Инаксессибл. До этого он безусловно был под островом Грейт-Рейзорбэк, откуда до мыса Эванс добрых 6 километров. Луна продолжала светить, он заставлял себя переставлять ноги – и наконец увидел огонь.

Затянувшееся отсутствие Аткинсона в доме заметили лишь к концу обеда, в четверть восьмого, то есть через два часа после его ухода. На мысе Эванс ветер уже улегся, и хотя снегопад продолжался, никто особенно не беспокоился. Одни вышли из дому и начали кричать, другие направились с фонарем на север, а Дэй зажег на холме Уинд-Вейн парафиновый факел. Там, где находился Аткинсон, этой передышки в пурге не было. Мне случалось наблюдать, что в проливе ветер бушует вовсю, а на побережье сравнительно тихо и ясно, и я понимаю, в какую переделку попал Аткинсон. Убежден, что чаще всего эти пурги носят чисто локальный характер. Спасательная партия, ушедшая на север, возвратилась в 9.30 вечера ни с чем, и Скотт встревожился не на шутку. В течение получаса на поиски Аткинсона отправились шесть партий. Но время шло, Аткинсона не было уже больше шести часов.

Свет, замеченный Аткинсоном, отбрасывал факел из смоченного керосином каната, зажженный Дэем на мысе Эванс. Аткинсон пошел на огонь и вскоре очутился под скалой, на которой Дэй суетился, словно тощий бес в дантовом аду. Аткинсон окликнул его раз, другой – все напрасно: Дэй не слышал, – и почти у самого дома встретил двоих, разыскивающих его на мысу. «Я сам во всем виноват, – говорил Аткинсон, – но Скотт ни в чем меня не упрекнул». Думаю, нам всем следовало бы быть столь же снисходительными. Не правда ли, читатель?

Как бы то ни было, Аткинсону пришлось худо.

Редко когда событие, достаточно обыденное для полярных стран, бывает описано столь достоверно и поучительно. В первую очередь Э. Аткинсона спасло присутствие духа – оно позволило ему сохранить способность к ориентировке. В полярной литературе неоднократно описаны аналогичные ситуации, приводившие к трагическому финалу (например, В. Стефанссон. Гостеприимная Арктика. М., Географгиз, 1948).

Теоретически солнце должно было вернуться к нам 23 августа. На самом деле в тот день видимость скрывали слепящие тучи снега. Но через два дня мы увидели его краешек. По выражению Скотта, солнце «нагрянуло». Уже обдумывались планы двух весенних походов; велась подготовка к полюсному путешествию, много времени отнимала повседневная работа станции, одним словом, все были заняты по горло.