Самое ужасное путешествие

Как ясно из всего сказанного, у меня не было оснований усомниться в том, что у полюсной партии достаточно провианта. Эта партия, состоявшая из пяти человек, по нашим нормам имела еды вдосталь – как с собой на санях, так и в складах по дороге. Кроме того, большое количество конины ожидало их в Среднем ледниковом складе и на предшествующих складах. Смерть Эванса у подножия ледника Бирдмора, о которой мы, естественно, не могли знать, высвободила дополнительный провиант для остальных четверых. Партия была обеспечена необходимыми запасами керосина, лежавшими в складах. Теперь-то известно, что часть его испарилась, но в то время мы об этом не подозревали. Все эти обстоятельства подробно освещены в отчетах о возвращении полюсной партии и последующей судьбы экспедиции.

Итак, я не испытывал особого беспокойства за полюсную партию. Куда больше меня волновало здоровье моего товарища. Вскоре после прибытия на склад Одной тонны я понял, что Дмитрий страдает от холода. Сначала он жаловался на голову, потом на правую руку и правый бок. Правая сторона его тела что ни день утрачивала подвижность. И все же я не впадал по этому поводу в панику, и не ею было продиктовано мое решение двигаться к дому. Я позволил себе на обратный путь взять провизии на восемь дней, иными словами, 10 марта надо было выходить.[134]

«10 марта. Довольно морозная ночь: в 8 часов утра, когда мы вылезли из палаток, – 36 °C. Собирать вещи и приводить в порядок собак после шести дней отдыха – адски холодно; выступили при – 34 °C и встречном ветре. Собаки совсем осатанели – ощетинились, вид безумный. Упряжка Дмитрия снесла мой одометр, и он остался лежать на снегу в километре от склада Одной тонны. Нам оставалось только отчаянно цепляться за сани и предоставить собак самим себе: повернуть их назад, вправо или влево, править ими – никакой возможности. Дмитрий сломал об их спины свой шест, но толку никакого; мои псы умудрялись на ходу драться; нога у меня попала под шест, а тот зажался в упряжном кольце и высвободился не сразу; несколько раз я чудом удерживался на санях; так продолжалось 10–11 километров, затем собаки немного успокоились»[17].

Наш единственный теперь одометр давал ненадежные показания, но, судя по старым стоянкам и следам от полозьев, оставленным на пути туда (а мы старались держаться их, так как небо затянуло, лег туман), мы сделали за день прекрасный переход – 37–38 километров. Когда ставили лагерь, температура была всего лишь – 25,5 °C. Ночью, однако, сильно похолодало, а когда мы проснулись, видимость была настолько плохая, что я решил выжидать. В 2 часа дня 11 марта показался клочок голубого неба, и мы решили идти, ориентируясь по нему; вскоре замело, правда не очень сильно, и мы остановились, проделав, по моим расчетам, 13 километров по курсу, который определяли по направлению ветра; я держал так, чтобы он дул мне в ухо. И все же большую часть времени мы, кажется, описывали круги. Ночью сильно дуло, было очень холодно, и 12 марта утром выступили при сильной метели и температуре – 36 °C; но постепенно мороз смягчился, в 10 часов утра Дмитрий сообщил мне, что видит мыс Блафф, мы шли по направлению к коренным породам и оказались в зоне сжатия. Это меня удивило, но позднее, когда просветлело, я убедился, что мы идем правильно, хотя Дмитрий все первую половину дня твердил, что я слишком отклоняюсь на восток. Несмотря на поземку и температуру – 33 °C, мы сделали в этот день километров 40–48.