Самое ужасное путешествие

Затем мы за три дня добрались до склада Одной тонны. В день выхода со склада Блафф – его заложила немногим более года тому назад партия по устройству складов, передвигавшаяся на нескольких наших лошадках, но сейчас в нем никакой провизии уже не осталось – мы прошли 19 километров; было ясно и так тепло, как этого можно ожидать в марте. Назавтра (2 марта) сделали 14 километров после холодной бессонной ночи при температуре – 31 °C, слабой метели с северо-запада и плохой видимости. Вечером 3 марта достигли склада Одной тонны, двигаясь против сильного ветра при температуре – 31 °C. Это были первые холодные дни, но мы не беспокоились: для этого времени года такая температура – явление обычное.

Прибыв на склад Одной тонны, я вздохнул с облегчением: полюсная партия еще не появлялась, следовательно, мы доставили провиант своевременно. Вопрос о том, что делать в ближайшем будущем, решился помимо нашей воли: четыре дня из шести, проведенных нами у склада, погода стояла такая, что идти на юг против ветра было и адски трудно, и бесполезно – при такой видимости вероятность заметить идущую вдали партию нулевая. Оставалось два дня, я мог один день двигаться на юг, другой – обратно и, возможно, разминуться по дороге с партией. Я решил остаться на складе, где мы непременно встретились бы.

На следующий день после прибытия на склад Одной тонны (4 марта) Дмитрий сообщил, что собак следует кормить посытнее: они устали, у них полезла шерсть. Им в этом году и в самом деле здорово досталось. У Дмитрия был длительный опыт езды на собаках, у меня – никакого. Я подумал, что он прав, да и сейчас думаю так же. Поэтому я увеличил нормы выдачи корма собакам, и в результате у нас его осталось на 13 дней, включая 4 марта.

Пока мы находились на складе Одной тонны, погода стояла плохая: в пургу температура чаще всего оставалась сравнительно низкой, а в моменты затишья сильно падала. В моем дневнике отмечены температуры в – 37° и – 38 °C на 8 часов вечера. Ночную температуру мы не знали, потому что у нас не было минимального термометра. Но с другой стороны, в моем дневнике есть и такие записи: «Сегодня первый по-настоящему хороший день – всего лишь около – 23 °C, светит солнце. Мы передвинули палатку, просушили спальные мешки и многие вещи из снаряжения; провозились весь день». Пока мы находились на складе Одной тонны, я считал такую погоду просто-напросто временным похолоданием – тогда не было никаких оснований предполагать, что подобные условия нормальны для глубинных районов Барьера в марте, ведь до нас там никто не бывал в это время года. Сейчас я полагаю, что это были нормальные условия. Однако Симпсон утверждает в нашем метеорологическом отчете, что для этого времени года погода на Барьере отклонялась от нормы[28].

Автор поднимает в своей книге очень непростой вопрос, поскольку Р. Скотт среди причин называет необычно низкую температуру. Похоже, что в этом споре все же прав дилетант Э. Черри-Гаррард, а не специалист Дж. Симпсон, который своими выводами обеляет просчет начальника экспедиции, запланировавшего очень позднее возвращение. Не могли же Р. Скотт и Дж. Симпсон не знать свидетельства своего предшественника Э. Шеклтона, который особо отметил: «Около начала апреля температура стала быстро падать, и в течение нескольких таких дней при безветренной погоде термометр нередко показывал – 40 °C, и это в окрестностях залива Мак-Мёрдо. Очевидно, на шельфовом леднике Росса было еще холоднее.

Поскольку на складе Одной тонны не было запасов собачьего корма, мы не могли продвигаться дальше на юг (разве что на один день пути, о чем говорилось выше), не убивая собак. Но на этот счет мне были даны недвусмысленные указания. Я не видел оснований для того, чтобы их ослушаться. К тому же, рассуждал я, преждевременно было спешить навстречу Скотту до намеченного им дня возвращения; и полюсная партия на самом деле придет в тот срок, который рассчитал Скотт до старта, а не когда ему следовало возвратиться по мнению последней вспомогательной партии.