Самое ужасное путешествие

«17 марта[135]. Днем пурга, но ветер всего лишь 5–6 баллов. Думаю, это не мешает им идти по Барьеру. Аткинсон предполагает выйти 22-го; по-моему, надо им положить три недели и четыре дня на прохождение ледника, десять дней – на задержки из-за погоды, итого они могут прийти, живые и невредимые, через пять недель после второй возвращающейся партии, то есть 26 марта».

Прикидки автора книги показывают, насколько остальные участники экспедиции не понимали, в какой ситуации оказался полюсный отряд. В действительности же после гибели Л. Отса оставшиеся в живых в два перехода одолели всего 16 км и с 21 марта из-за непогоды и истощения уже не могли двигаться к складу Одной тонны, от которого находились всего в 17 км. Последняя запись в дневнике Р. Скотта сделана 29 марта в заведомо безнадежной ситуации – жизнеспособность полюсного отряда была исчерпана.

«Мы, конечно, беспокоимся, но, мне кажется, пока нет особых причин для тревоги, они вполне могли задержаться даже при нормальном ходе событий. К тому же, если выйти им навстречу, встретиться можно только в 16 километрах к югу от Углового лагеря. Дальше – что мы ни сделай – пользы от этого чуть, потому что нет точного маршрута. Сдается мне, что целесообразнее выступить 27 марта; тогда у нас наибольшие шансы встретить их на этой части маршрута, если они по какой-либо причине нуждаются в помощи. Я изложил свои соображения Аткинсону, но готов подчиниться любому его решению. Чувствую себя очень усталым и по мере возможности отдыхаю. В таком состоянии, как сейчас, я вряд ли осилю поход, который, по всей видимости, будет тяжелым. Пока что, по-моему, нет серьезных оснований для тревоги.

18 и 19 марта. Полюсная партия еще не может быть здесь, но тем не менее мы очень обеспокоены. Я изможден гораздо больше, чем предполагал вначале. Боюсь, нет полной уверенности в том, что к моменту выхода санной партии я оправлюсь настолько, что смогу в ней участвовать, хотя сегодня мне лучше, и я даже вышел ненадолго подышать свежим воздухом. Стараюсь как можно больше отдыхать.

20 марта. Ночью сильная пурга, ветер 9 баллов, снегопад. Двери и окна замело, утром мы с трудом выбрались из дома; масса снега забилась и внутрь хижины; я чувствовал себя отвратительно и подумал, что, может, мне станет лучше, если я выйду наружу и расчищу снег у двери и окон. Так я и сделал, но когда возвращался, сильный порыв ветра понес меня мимо выходившего в этот момент Аткинсона. Я почувствовал, что теряю сознание, но все же успел навалиться всей тяжестью на дверь и войти внутрь. Что было дальше – не помню, пришел я в себя уже лежа на полу, за дверью, с порванными при падении сухожилиями на правой руке»[17].

Спустя два дня во время завтрака раздался вой собак. Они часто выли, чуя приближение партии, даже находившейся еще достаточно далеко, в последний раз это случилось перед приходом Крина. При этих звуках мы возликовали. Но партия не пришла, а выли собаки скорее всего из-за появления какого-нибудь тюленя на новом льду в бухте Аррайвал. Аткинсон решил выйти с Кэохэйном на Барьер 26 марта и тащить сани своими силами. Было очевидно, что я с ними идти не могу: Аткинсон сказал мне впоследствии, что, увидев меня при возвращении из похода с собачьими упряжками, сразу понял, что я вышел из строя.