— Разве не ясно: у каждого поэта, когда он творит, характер становится сварливым, как у старой девы. Представляю себе, какой семейный рай ожидает твоего будущего супруга!
И, рассмеявшись, Дина с Женей удалились из комнаты.
На другой день, когда мы с Клюевой дежурили на аэродроме, на старт, запыхавшись, примчалась Катя Титова.
— Ой, девчата! — издали закричала она. — Бежим скорее марш слушать!
— Какой там еще марш? — недовольно отозвалась Оля.
— Самый настоящий, гвардейский. Наш, понимаешь, наш!
Наверное, вчера Наташка настрочила, — догадалась я и посмотрела на небо. Оно по-прежнему хмурилось. Не было ни малейшей надежды на улучшение погоды.
— Пошли, — предложила я Клюевой. — Гвардейцам положено иметь свой марш.
— Будет нам марш, если вдруг объявят вылет, — заметила Ольга, нехотя вылезая из кабины.
— Не объявят. А вообще-то ради такого случая не жалко разок и выговор схлопотать.
— Быстрей, вы, копуши! — тормошила нас Катя. В общежитии к нашему приходу было уже битком.
Кто-то, невидимый за склоненными над столом головами, не спеша, с чувством читал:
— А что, неплохо! — произнесла Ира Каширина. — Ну-ка, девочки, все разом:
Десятка полтора голосов подхватили за Ирой:
Некоторые уже успели переписать марш. Копии песни тотчас разошлись по рукам. Не прошло и пяти минут, как гремел настоящий девичий хор:
Вначале пели на произвольный мотив. Потом подобрали подходящую мелодию. Песня Наташи Меклин понравилась всем и отныне стала полковым гвардейским маршем.
Вынужденное безделье донимало. Зато как обрадовались все, когда погода наконец смилостивилась, хотя и не надолго. Все же меньше чем за неделю мы сумели совершить несколько десятков боевых вылетов. Наверное, с таким ожесточением и жадностью мы никогда не работали.
В середине февраля полк перебазировался в станицу Ново-Джерелиевскую. На Кубань в это время пришла весна, со страшной распутицей, непролазной грязью. Грязь преследовала нас всюду: на улицах, на аэродроме, в садах. Она неотступно следовала за нами в дом, в кабину самолета. На залепленные грязью самолеты больно было смотреть. Грязь мешала работать. При рулежке шасси самолета зарывались в грунт настолько, что машины приходилось вытаскивать на собственных плечах.
Погода стояла отвратительная. Днем часто шел снег, а ночами выдавались заморозки. Летчики и штурманы не знали, во что обуваться. В унтах по грязи ходить тяжело, сапоги же моментально промокали и смерзались в воздухе, сковывая и леденя ноги.
Из-за распутицы затруднен был подвоз горючего и продовольствия. Питались мы в основном кукурузой. Как же она нам осточертела! Две недели одна кукуруза в сухом, вареном и жареном виде. Ни соли, ни хлеба, ни мяса, ни масла. Кукуруза на первое, на второе и на третье. Кукуруза на завтрак, на обед, на ужин. Даже спали на кукурузе.
Штурман эскадрильи Дуся Пасько шутила:
— Помните, философ Кант говорил о непознаваемости мира. Представляете, кукуруза как вещь в себе. Я бы хотела, чтобы он с недельку посидел, как мы, на одной кукурузе, сразу бы познал эту непознаваемую вещь в себе.
Действовали мы в этот период преимущественно отдельными экипажами, нанося удары по живой силе и технике противника в населенных пунктах и на дорогах. Иногда летали на разведку. В один из вылетов Полина Макагон прямым попаданием уничтожила переправу у поселка Красный Октябрь, а Ольга Санфирова, обрабатывая в том же районе вражеские мотоколонны, вызвала три сильных взрыва.