Самооборона

Мы не вели непрерывную трансляцию с камеры в пуговице Догерти — в передающем режиме ее было бы не так трудно засечь (вообще, в нормальном состоянии шеф службы безопасности, побывав в бессознательном состоянии на территории противника, первым делом проверил бы себя на жучки, но сейчас способность Догерти к критическому мышлению оставалась сильно пониженной). К тому же в передающем режиме, в отличие от ждущего, микроскопического аккумулятора не хватило бы надолго, а подзарядиться без доступа солнечных лучей (частично проходящих сквозь бумагу листовки, но не сквозь пластик пуговицы) он не мог. Так что, пока Миранда готовила ужин, я лишь пару раз на несколько секунд активизировал камеру, проверяя, что делает Догерти. Его визит в дом на Лионской мы бы все равно не пропустили, благодаря нашим камерам возле ворот, однако у нас были опасения, что он захочет переменить пиджак. И первое включение подтвердило справедливость этих опасений: изображение было слишком уж неподвижным для камеры, находящейся на живом человеке. Похоже, пиджак висел на спинке стула. Однако, прислушавшись (камера передавала и звук, хотя и не в лучшем качестве), я различил шум воды. Похоже, Догерти просто принимал душ. При следующей попытке я вздохнул с облегчением: картинка двигалась. И двигалась в нужном нам направлении, как сказал бы я, если бы был эстрадным юмористом: в поле зрения появились руки Догерти, снаряжавшие магазин пистолета. Такой же «беретты», что и у Форестера.

Когда кухонный автомат возвестил, что ужин готов, Миранда вновь надела «медицинское» облачение:

— Пойду отнесу еду девочке. Она, наверное, уже проснулась.

— Я с тобой, — поднялся я.

— Зачем? Чем меньше она будет нас видеть, тем лучше. Даже в масках.

— Хм… вообще-то логично, но… просто хочу убедиться, что с ней все в порядке.

— Ты что, опять подозреваешь меня черт-те в чем?

— Нет, но… — окончательно смешался я. Я действительно не думал, что Миранда способна избавиться от Элис, как от ненужного свидетеля. Но в то же время — скажем, скрыть от меня правду, если с девочкой действительно что-то не так… если ее нужно доставить в настоящую больницу, что, конечно же, разрушит весь наш план, ибо из больницы сообщат отцу, даже если Элис не будет в состоянии назвать свое имя. Просто сделают анализ ДНК и пробьют по базе — она ведь в больницах уже бывала, и ее данные у них есть…

— Ну так и ешь спокойно, — резюмировала Миранда, а сама вышла из комнаты с подносом.

Да уж, спокойно. Это, конечно, утешительно — оставить решение за ней, а самому даже и не знать правды. Хотя, вполне возможно, правда ничем не грозит нашим целям. Если там лишь легкое сотрясение, девочке достаточно просто спокойно полежать сегодня-завтра. А если нет? Миранда, конечно, скажет, что надо просто немного подождать, пока Догерти свершит свою месть, что несколько часов — это не критично. А если критично? Я этого даже не узнаю — Миранда прошла армейскую медицинскую подготовку, а я нет. Но если, допустим, даже мне будет очевидно, что ребенку нужна срочная помощь — что я буду делать? Что я буду делать, черт побери?!

Нет, я абсолютно не собираюсь жертвовать собой ради спасения кого бы то ни было. И все моралисты мира пусть идут в задницу. Но все же… все же…

И вообще это глупость — думать над проблемой, не зная, существует ли она! Для начала надо… ну хотя бы просто послушать под дверью. Если я услышу, что Элис нормально разговаривает, то и волноваться не о чем.

Так я и сделал — на всякий случай все же нацепив халат и маску, на цыпочках взбежал по лестнице на второй этаж, а затем устремился по коридору к двери комнаты без окон. Уже в нескольких футах от двери я услышал изнутри звонкий голосок и почувствовал изрядное облегчение.

— …А почему дверь заперта?

— Так надо, детка. Понимаешь, люди после травмы иногда сами не знают, что делают. Например, ходят во сне.

— Ух ты! И я ходила?

— Пока нет, но нам нужна уверенность.

— А меня скоро выпишут?

— Скоро. Но пока тебе нужно лежать, а то будет болеть голова.

— Лежать так скуучно… Почему папа не пришел меня навестить?

— Детка, твой папа хотел прийти, но сегодня вечером он очень-очень занят.

— По работе, да? — понимающе вздохнула Элис. — Я не люблю его работу. Он от нее иногда становится такой… словно неживой. А что с дядей Джимми? Можно мне его навестить?

— Он… он в другой больнице.

— Но он ведь поправится, да?

— Конечно, детка, — уже без запинки ответила убийца Джима Форестера, растворившая его труп.

— Надеюсь, он быстро поправится. Дядя Джимми хороший, — доверительно поведала девочка. — Он только с виду похож на страшного великана, но это для того, чтобы его боялись плохие люди, а на самом деле он добрый. Он меня подбрасывает и ловит. Папа никому не позволяет так делать, только дяде Джимми. У него тоже есть дочка, Мэри. Мы с ней дружим. Ой, а можно я Мэри позвоню? Она, наверно, волнуется за своего папу…

— Увы, нет, Элис. Тебе пока нельзя никому звонить и пользоваться компом тоже нельзя. Ты же хочешь побыстрее поправиться?

— Хочу… но болеть так скучно…