Когда в дом вошёл Марк, – я бы сказал, если бы это было возможно, – что он стал ещё выше, ещё сильнее и радостнее, чем тогда, когда спрыгивал с трапа вертолёта. Маме он поцеловал руку, перед Захарией почтительно склонил голову, мне – весело и добродушно кивнул, потом привычным жестом отбросил назад прямые, светлые волосы, раскрыл свой громадный, знакомый нам по Швейцарии, рюкзак и стал доставать подарки. Маме достался изысканный набор «цветочной терапии Баха», включающий настои из 38 цветков различных растений; Захарии – кованый, ручной работы канделябр на пять свечей; мне – две стопки из чернёного серебра на небольшом, тоже серебряном подносе.
—
Остальные именные подношения, как и положено, – под ёлку! – скомандовал Марк, широко улыбаясь, и потащил празднично упакованные коробки и пакеты в гостиную, где уже стояла лесная красавица.
Смотреть на него было и вправду приятно, особенно когда он вот так улыбался, откидывал назад свои светлые волосы и чуть прищуривал в улыбке серые глаза, тоже очень светлые, так что сразу было видно, что брови его на полтора-два тона темнее волос, цвета кофе с молоком или, может быть, молочного шоколада, а длинные густые ресницы, пожалуй, ещё темнее.
Всё-таки мы были смущены изобилием и щедростью даров, «принесённых как в Золотую Орду», – заметила мама, или «посыпавшихся, как из рога изобилия», – добавил Захария, – поэтому, наверное, и немногословны. В ответ на витиеватую благодарственную речь Марка, обращённую к Захарию, тот лишь скромно ответил:
—
Я очень рад.
Мама приложила руки к груди, глубоко вздохнула, видимо, не желая сразу раскрывать все тайны необычного подарка, однако в её глазах, как всегда, засверкали насмешливые искорки:
—
Спасибо… Я потом, как-нибудь, одна…
—
Ну, хоть ты ничего не говори, – тихо произнёс Марк, повернувшись ко мне перед тем, как скрыться за дверью.
Мама пошла помогать ему прятать «дары», предварительно, по своей милой привычке, озвучив часть скрытого внутреннего монолога:
—
Ну да, порядочность – это не значит устоять перед возможностью присвоить себе чужую собственность – бумажник или, там, золотую карту, – а способность постоять за идею, не предать её за тридцать серебренников, что уже само по себе предполагает множество разнообразных качеств, даже некое возвышенное равновесие противоположностей…
Мама ушла, но Захария успел не просто её услышать, но и ответить, а также ещё уточнить и продолжить свою и её мысль:
—
Например, позволить себе выйти из круга вероятного развития событий, увидеть невозможное, сделать его возможным, – разве не это есть истинное назначение таланта? Сделать мир таким, каким он мог бы и должен быть! Хотя бы на какие-то мгновения почуствовать пределы своих возможностей, не стыдясь самого себя. Да, это жизнь…
Я вздохнул: что можно было ответить художнику? – Он прав. Взяв приложение к подарочному набору, я стал бегло знакомиться с методом доктора Эдварда Баха. Оказывается, сам метод был открыт довольно давно, в 30-х годах прошлого века, и основан на «идее энергии цветов». С помощью этой энергии, – сообщалось далее, – человек восстанавливает контакт с собственными душевными силами, достигает гармонии тела и души, «заключая тем самым мудрое соглашение с жизнью». Я не смог удержаться и прочитал Зархарию следующий абзац, зная, что он должен ему понравиться:
—
«Господь посадил прекрасные цветы…, они протягивают руку помощи человеку в тот тёмный час, когда он забывает о своей божественной природе и позволяет страху и боли затуманить себе зрение, нарушить душевный покой».
Как я и ожидал, Захария заинтересовался, взял у меня буклет и полистав его, сказал:
—
Это есть хорошо. – Потом помолчал и добавил: – Не пора ли нам предложить свои услуги хозяйке дома?
Мы вошли в нашу уютную кухню-столовую, где уже расположились за большим круглым столом, покрытым свежеотглаженной клетчатой скатертью, мама с Марком и с видимым удовольствием чаёвничали.
—
Присоединяйтесь! – Мама лукаво скосила глаза в сторону, на мою книгу, которая лежала рядом с Марком.
Марк быстро обернулся ко мне:
—
Я выбрал несколько фраз и понял, что главный герой у тебя – идея развития сознания в сторону «плюс», а телесно обозначенная на втором, третьем и прочих планах интрига – лишь фон, который придаёт… скажем так, некоторый дополнительный объём рассказу. Я прав? – Конечно. Иначе мне самому было бы не интересно.
—
Так же, как и мне. Книгу возьму, если не возражаешь, а автограф просить не буду.
—
А ты догадлив, – усмехнулся я в ответ, – автографы я никому не даю.
Он засмеялся по-детски простодушно:
—
Но каково посвящение! «Людям, не перестающим мечтать, надеяться и любить…» Так можно и отпугнуть большую часть человечества.
—
Кому бы говорить о бесстрашии и рисках неоромантиков? – заметил улыбаясь одними глазами Захария, а мама тихо сказала:
—
Весь мир стал какой-то сплошной антиутопией… Но ведь невыносимо же проповедовать людям только безысходность их существования и быть так уверенным в своём праве на зло.