Самопревосхождение

Его светло-серые глаза могли, по желанию, стать хрусталиками, в которых загорались манящие огни, но могли отражать и твёрдый взгляд со стальным отливом, а мужественная военная выправка, движения, как у дикого барса, – любимое выражение С. А., – выдавали в нём абсолютно молодого человека, независимо от возраста, и всё это вместе вызывало во всех без исключения людях, которых я знал, взрослых и детях, мужчинах и женщинах, – не просто восхищённое почтение, но даже, пожалуй, готовность и желание подчиняться.

– До тебя мне далеко, – честно ответил я, как в детстве, сразу чувствуя и принимая его превосходство, а мама не замедлила вскинуться:

– Перестань портить ребёнка!

На «ребёнка» мы оба фыркнули, но дальше Арсений повёл себя как-то странно:

– Может быть, пора уже начать посвящать его в наши «взрослые игры» и «недетские дела»?

Мама пожала плечами и отвернулась, тихо промолвив:

– Это ты сказал.

Арсений ответил ей тоже тихо:

– Не отрицаю.

Мне оставалось переводить взгляд с одного на другого:

– Я чего-то не знаю?

Готическая головка мамы чуть склонилась:

– Ты многого ещё не знаешь, но уже знаешь или догадываешься, что не знаешь.

Так как они по-прежнему многозначительно переглядывались и ничего не объясняли, я сказал:

– Если вы хотите уклониться от разговора, то, используя много раз один и тот же глагол, мы мало что достигнем. Можно переменить тему, – например, мы могли бы обсудить… положение на Ближнем Востоке.

Они даже не улыбнулись. Я постарался безболезненно для всех выйти из игры, пошёл в прихожую и вернулся с оставленным там букетом белых роз:

– Мама! Это – поздравление тебе от давнего поклонника – студента. Ничего, что я говорю так прямо?

Мама тотчас охотно отвлеклась и стала заниматься составлением композиций из цветов. Арсений усмехнулся, заметив, ни к кому не обращаясь и отходя в глубину комнаты:

– Хорошо иметь в доме человека, знающего англичан настолько, чтобы перенять у них склонность к самоиронии.

– Ты это к чему или кому сейчас сказал? – машинально откликнулась мама, и он ответил:

– Да так, «мысли вслух» или «реплика в сторону».

Букеты были созданы и расставлены по своим местам. Мама выпрямила спину и строго посмотрела на Арсения. Он спокойно улыбался, не отводя от неё взгляда. Я первый не выдержал и стал приставать:

– Всё-таки хотелось бы, чтобы вы мне хоть что-то разъяснили, если не возражаете, конечно.

– Возражаю! – повысив голос, сказала мама и добавила уже совсем тихо: – Это опасно.

Я отреагировал мгновенно, тем более в присутствии Арсения. Мои физические силы и энергии интереса объединились, умножая друг друга, и я с радостью ощутил неотвратимость событий, о которых догадывался и в которых, уверен теперь, непременно буду участвовать. Арсений всё сразу заметил и отследил, – ведь это он обучал меня техникам самообороны и боевых искусств разных школ, когда я был ещё подростком и преданно носил за ним спортивные принадлежности. Он незаметно мне подмигнул, а затем опять же спокойно и одновременно с той самой иронией, о которой упоминал ранее, – стал говорить, обращаясь больше к маме, но и ко мне тоже:

– Если я хотя бы вполовину так умён и проницателен, как некоторые утверждают и как я сам, большей частью, о себе думаю, то смею заверить, уважаемая Екатерина Дмитриевна, время инициации наступило. Могу доказать.

– Не стоит. Верим на слово, – отозвалась мама, и тут Арсений внезапно резко повысил голос:

– Я же читал, чёрт возьми! И ты читала его текст! Разумеется, Сонечка гений: за такой короткий срок вложить так много и так… правильно, причём по закону – «от сложного к простому», а не наоборот, и при этом создать условия необходимой готовности ученика – воспринимать, а не умения учителя – передавать знания, как это обычно бывает. Здесь уже, правда, начинаются его заслуги. – Арсений опять повысил сниженный было тон. – Он ведь даже течение её мыслей сумел не нарушить, сохранить, не прервать внутренние нити! И это несмотря на все естественные ограничения и помехи!

Потом повернулся ко мне:

– Извини. Разумеется, «ты», а не «он», «твои заслуги», а не «его», – нельзя говорить в третьем лице о присутствующих.

Мне было наплевать на вежливость.Я был настолько польщён оценкой своего труда (хотя комплимент, в основном, и относился к С. А.), что, кажется, даже покраснел и, слегка отвернувшись, начал болтать первое, что приходило в голову:

– Сэр! Так приятно для разнообразия услышать о хороших манерах от человека, который большую часть жизни проводит в благовоспитанной Европе, ощущая постоянно «невыносимую лёгкость бытия», возможно, даже бывает в закрытых клубах и библиотеках с деревянными панелями и тёмными диванами, охотничьими сценами на стенах…

Мама ухитрилась произнести всего лишь «Ах – ах!» – но это прозвучало так насмешливо, что Арсений, уловив моё смущение, решил прийти мне на помощь: