Самородок

Прежде чем предстать перед советом научного сообщества (уже в полном составе) для одобрения доклада, пришлось надеть тогу (синюю для магистров). Конечно, тога больше напоминала перевязь, но и этого вполне хватило, чтобы Войта снова почувствовал себя ярмарочным шутом. И на этот раз присутствия Глаголена не предполагалось.

Зал совета был огромным, темным и гулким. Совет — человек двадцать в белых тогах — восседал за столом в самом дальнем от двери конце, там ярко горели свечи и на тяжелых кованых подставках-светцах, и в роскошных бронзовых подсвечниках. А у дверей, которые даже Войта открыл не без труда, свет давали только маленькие квадратные окошки под высоким потолком, и он остановился на пороге: после солнечной галереи не сразу привык к полумраку. Наборный пол из полированного базальта отражал свечи, стол и совет за столом, и вначале Войте показалось, что перед ним черная вода и отражения в воде. По пути к столу он едва не поскользнулся.

— Войта Воен по прозвищу Белоглазый, магистр Славленской школы экстатических практик, — нараспев произнес гнусавый голос из темноты. — Представляет доклад по математике на тему «Теория предельного сложения несущих». Доклад рекомендуют…

Перечисление научных заслуг рекомендателей заняло несколько минут. Войте задали только один вопрос: сколько ему лет. Он не затруднился с ответом, после чего проделал обратный путь до дверей и вышел на галерею, вздохнув с облегчением.

Глава 6

— На сегодня мы можем быть свободны, — сказал Глаголен. — Списки по секциям вывесят завтра утром. Подожди меня здесь, я узнаю, не возникло ли проблем.

В глубине души затеплилась надежда, что доклад не примут и выступать на сессии не придется. Войта стянул с себя дурацкую тогу и вдруг снова увидел Айду Очена, ожидавшего у двери очереди войти. Войта тоже подождал, а когда Очен скрылся за дверью, подошел к ней поближе.

Очену, наверное, задавали больше вопросов — или он слишком медленно шел через зал? Ждать пришлось долго. Но когда дверь со скрипом приоткрылась и он появился на пороге, жмурясь от солнца, Войта ловким движением прижал его к стене, ухватив за шею — как когда-то в школе, более в шутку, нежели всерьез.

— А ну-ка ответь мне, товарищ по играм, сын друга моего отца, почему ты, едрена мышь, не пожелал мне здравия при встрече?

Очен (как и когда-то в школе) испугался, затрепыхался и начал шумно и бессвязно возмущаться. И (как когда-то в школе) ему на помощь пришли старшие — двое чудотворов из Славлены. Пришлось его отпустить. Кстати, оба они раскланялись с Войтой и сообщили, что рады видеть его в добром здравии.

Только тогда Очен обрел способность говорить связно, одернул шутовскую тогу и, глянув на Войту сверху вниз, высокопарно произнес:

— Ты предал Славлену.

— Это пока ты сидел в библиотеке, что ли?

Один из чудотворов, Крапчен Трехпалый, положил руку Очену на плечо.

— Айда, ты не имеешь никакого права осуждать Воена. Не всякий человек, оказавшись в его положении, останется верен своему клану.

Эта снисходительная фраза задела гораздо сильней, чем глупые обвинения Очена. И если бы Войта не чувствовал за собой никакой вины, он бы, наверное, ответил. И ответил грубо. А тут пришлось развернуться и пойти прочь с галереи.

Он не предавал Славлену! И теория предельного сложения несущих была нужна чудотворам не менее, чем мрачунам. Чем всему Обитаемому миру… Или в славленской школе хотели, чтобы он придержал свои знания при себе, сделал их тайной, доступной лишь чудотворам? Но основу для его теории создал мрачун Глаголен и поделился ею с Войтой совершенно бескорыстно.

Ладно, Очен трус, он не полез на крепостные стены защищать Славлену, но Трехпалый известен своим бесстрашием, он и пальцы потерял в бою. Он имеет право. Наверное, так гнусно на душе было от того, что Трехпалый имеет право.

Войта спустился с многолюдной галереи и оказался на широкой площади (язык не поворачивался назвать ее двором) перед главным университетским зданием, посреди которой бил высокий фонтан. Над бассейном, куда падали его упругие струи, клубилась водяная пыль, и, обогнув площадь с теневой стороны, Войта увидел яркую радугу. В детстве они с друзьями (с Оченом в том числе), купаясь на закате, прыскали изо рта водой, чтобы на секунду увидеть радугу… Почему в водяной пыли видна радуга? Ведь свет солнца ближе всего к белому, откуда берется разноцветье? И на краях зеркал, на сломах прозрачных стекол, на снежинках в свете солнечных камней тоже появляется радуга. Размышления об отраженном белом свете отвлекли было от мыслей о Крапчене, однако ненадолго: Войту догнал другой чудотвор, Литипа-стерк. И остановил, положив руку на плечо. Он приехал в Славлену из Вид, когда Войта был еще ребенком, и многое вложил в школу экстатических практик.

— Войта, погоди. — Стерк до сих пор говорил по-северски с характерным для южан придыханием. — Не слушай Трехпалого. Никто не считает тебя предателем.