Самосожжение. Книга стихов 1912-1916

Горьким словом зажги меня,
Правду скажи.
Вижу только язык огня,
Воду черную и ножи.

Господи! Где те дни:

Няня, Саксонский сад.
Этой жизни верни мне, верни
Несложный уклад.

А над темной душою дым

Книзу стелется. Я смотрю,
Как сожженный огнем своим,
Не сгорая до тла, горю.

1914.

«Я знаю, что все неправда…»

Я знаю, что все неправда,
Что это шутка скорей,
Нет географической карты,
Нет городов и людей.

Я знаю, что все неправда,

Все – только один уголек:
И солнце, и звезды, и небо,
И ветер, и дождь, и песок.

Я знаю, что все неправда –

И я, и ты, и они.
Нет Ледовитого океана
И едкого слова «Распни».

1915.

«Что я могу ответить? Разве…»

Что я могу ответить? Разве
Не видишь: косточки мои…
Удар хлыста по гнойной язве
Такого горя не таит.

И как под этим небом Божьим

Такие чувства могут быть?
Как могут по горячей коже
Такие волны проходить?

Вот все, что есть. И вот – пустыня,

И нет в ней больше ничего..
И только бьется, бьется синий,
Неумирающий огонь.

1915.

«Тибет, Тибет! Воет волк за лесом…»

Тибет, Тибет! Воет волк за лесом,
Гадюка ползет под рыхлой землей,
Белка скрипит на ветвистой ели,

Человек вьется мелким бесом,

Русалка несется над жадной водной,
Тибет, Тибет! Ах, сколько язв на теле!

Музыка горя, грома, бури!

Вода отделилась от твердых частей,
Сердце нарушило Божью волю!

Корабль черногрудый плывет в лазури.

Тибет, Тибет! Как тяжело без вестей
В ясном языческом поле!

Кирву. 1916.

«От ненависти жуткой и полоумный…»

От ненависти жуткой и полоумный
Как сердце бьющееся уберечь?
Больно, грустно, томительно…

Во мне нет ничего благоразумного,

И меня всегда будет томить и жечь
Всякий пустячок ненужный и утомительный.

И я смотрю на небо несудимое, безответное

И на воду, голубеющую, как бирюза,
И мне становится жалко всех имущих и торжествующих

И хочется предпринять путешествие кругосветное;

Идти, опираясь на палочку, куда глядят глаза,
Дальше от хохочущих, колющих, воюющих.

1915.

«Татарский конь горячится. Руку крепче жми…»

Татарский конь горячится. Руку крепче жми.
Юноша! Матерь свою не срами!

А в синем небе ручей журчит,

А в синем поле блестят мечи.

Послушай небо – там ручейки,

Послушай поле – там всадники.
На какого юношу взглянуть?
Куда острый меч повернуть?

Ах, не страшен, не страшен, не страшен

Квадрат поля, кровью окрашенный.

О, небо, небо! Всадник родной,

Где же твой щит стальной?

Юноша! Скажи: вот мой щит –

Сладость горьких унижений, обид.

Кирву. 1916.

«Татарская кровь, татарский рассадник…»