Самосожжение. Книга стихов 1912-1916

На темном фоне грязных занавесок
Распять свой мозг румяный, как кармин,
Поняв на миг, что выход есть один,
Освобождающий от сна и веса.

И если я – сегодняшний повеса,

Не знающий, что значит горький сплин,
То завтра с тонкой страстью балерин
Я выполню ехидный танец беса.

В последний раз, отбросив предрассуд,

Открою искренности кран опасный,
И каждый штрих, до этих пор неясный

И эластичный, как глухой Талмуд,

Зажжется вдруг, как пламень желтокрасный,
И обнажит болезнь, порок и блуд.

1914.

«Смотрю холодными и лгущими глазами…»

Смотрю холодными и лгущими глазами
В чужие лгущие, холодные глаза,
А вечером любуюсь небесами,
Молитву не боюсь пересказать.

И в этот час, пожалуй, даже верю,

Что и немного лучше и светлей,
Хоть так же лгу и так же лицемерю,
Вымаливая дружбу у людей.

О, как болят глаза от света, от улыбок,

И руки от пожатий дорогих,
И каждая победа, – как ножи,
И каждая любовь, – как каменная глыба.

1914.

«Смотрю в зрачки: в них светлый, честный ум…»

Смотрю в зрачки: (в них светлый, честный ум)
И думаю: хвали меня, хвали!
Я буду лгать про небо, про тюрьму,
Про Палестину и про боль молитв.

И с каждым преступлением черней –

Светлее делать хитрую улыбку,
Забрасывать словами: чародей,
Архангел, голубь, небо, облак, скрипка.

И чувствовать, что каждый ясный звук –

Удар кнута по позвонку, по коже,
Что внутренность души – паук,
На паука простого не похожий.

Смотрю в зрачки, томлюсь по похвале

И невозможных поцелуев жду,
Слюною брызгая здесь, на земле,
На пышную, цветущую звезду.

1915.

«За спиною холодной и скользкой…»

За спиною холодной и скользкой
Только судороги рыбы живой,
Разрезаемой на полоски,
Только ветер, да волчий вой,

Да еще коленкоровый фартук

И соленая кровь на нем.
Кровь, не лейся на блузу, на парту…
Все – смогу ли очистить огнем?

Все – смогу ли руками больными

Переставить и изменить,
Это страшное мертвое имя
Божьим Именем освятить?

О, не слишком ли стали могучи

Этих сладостных болей следы,
Не затмят ли тяжелые тучи
Вифлеемской моей звезды?

1914.

«О, этот черный день, он чернее…»

О, этот черный день, он чернее
Самой черной ночи. Так черна душа.
Ты безучастно поворачиваешь шею
И говоришь холодно и не спеша.

Все решено. Ничего не будет,

Кроме боли и томительного стыда.
Поцелуй измученного Иуды
Жжет меня сквозь моря и года.

О, этот черный день! Этот голос,

Мучающий, сжигающий, бьющий, как кнут!
На душе не найдешь темно синих полос
От ударов и от горьких минут.

Но сквозь толстый слой обид, унижений,

Сквозь насмешки и крики во всех рядах,
Светит мне, упавшему на колени,
Странническая, снежносиняя звезда.

1914.

«Горьким словом зажги меня…»