Самосожжение. Книга стихов 1912-1916

Найду ли сладость в унижении,
Пойму ли Страдающего Бога?
Холодный ветер. Головокружение,
И монастырская дорога.

Над чахлою увядшею травою

Облинявшие столбики выстроились в ряд,
А над самой душой, над самой душою
Антихристовы глаза горят.

Может быть пойти на открытую сцену,

И выплясывать танцы в полосатом трико?
Или лучше вернуться к лесу, к сену,
В Сибирь, в Манчжурию – далеко, далеко

От всех друзей и от всех близких,

Лгущих, как предсказательницы, мне…
Перед деревянной церковью склониться низко
И застыть в летаргическом сне.

1914.

«Каждое оскорбление – бич солоноватый…»

Каждое оскорбление – бич солоноватый,
Подгоняющий волю к совершенствованию души,
Отвратительные, убогие заплаты
С тела, ищущего вечной расплаты,
Сними, мучитель, и раскроши,

Чтобы я мог захлебнуться в истине

И увидеть себя барахтающимся в грязи,
И потом, хоть на сотую долю очищенным,
Недоступную душу твою поразить.

О, без ложной жалости, без сострадания

Жги, как можешь, как хочешь меня,
Каждое оскорбление – мое врачевание,
Солоноватый бич, подгоняющий желание
Каждый вздрагивающий мускул обнять.

1914.

«Последние свои грехи…»

Последние свои грехи
Молитвой твердой очищая,
К вратам божественного рая
Он шел от людной Серемхи.

И вот пришел к пустынным водам,

Там остров каменный белел.
Там было место зрелым годам,
Там лес таинственный шумел.

О, если бы я только мог,

Хотя частицею ничтожной,
К Тебе приблизиться, мой Бог,
В тиши или во мгле дорожной,

Я все бы громкое забыл,

Я все бы жадное оставил,
И язвы пышные раскрыл, –
И в Палестину путь направил.

1913.

«Хрустящая пожелтевшая бумага…»

Хрустящая пожелтевшая бумага,
Славянские буквы с церковной печатью.
Господи! Было это или не было?
Метрическое свидетельство! Рождение! Флаги!
Нежное лицо над пышной, кроватью,
И выпуклое февральское южное небо.

Как жутко и странно. И непонятно

То, что всем понятно, что закономерно.
Господи! Было это или не было?
Маленькое тельце с красными пятнами,
Крошечное сердце, бьющееся неуверенно,
И спокойное февральское небо.

Ах! маленькая бумага с параграфами и линиями,

Пахнущая нафталином, мышами, пылью!
Господи! Было это или не было?
Вот крошечное лицо – уже большое и синее…
И так похоже на черную мантилью,
Пахнущее ладаном, февральское небо…

1914. Тифлис.

«Сумасшедшие, неверные, окаянные…»