Самоубийство Пушкина. Том первый

Значит, лень и нега, не раз воспетые им, владели только телом. Приключения его духа в то же самое время были захватывающими и острыми.

Надо думать, что Пушкин, отправляясь вечером на бал, чувствовал себя глубоко удовлетворённым и счастливым. Поднимаясь к трём часам с постели, он успевал уже истощить своё воображение усиленной работой мозга. И это была самая наполненная часть его жизни, о которой слуга коротко доложил Гоголю: «Почивают».

Зачем Пушкину нужны были эти знания?

Затем, что Пушкин, отдаваясь вдохновению, никогда не полагался только на мощь своего воображения.

Он всегда хотел знать и знал, если дело касалось истории, как и что было на самом деле.

Это можно назвать творческой честностью.:

С тех пор как я узнал это, я верю каждой строке Пушкина как строке исторического документа.

Самое поразительное в каждой строчке Пушкина — это строжайшее соответствие того, что он воображал, былой истине.

Верю в это с той поры, как предпринял, скорее для себя, вот такое краткое исследование.

Выбирая из его собрания сочинений на специальные карточки всё, в чём содержится намёк на суеверные знания, я выписал из «Бориса Годунова» известный разговор двух стольников в царских палатах:

Первый

Где государь?

Второй

В своей опочивальне

Он заперся с каким-то колдуном.

Первый

Так вот его любимая беседа:

Кудесники, гадатели, колдуньи.

Всё ворожит, что красная невеста.

Желал бы знать, о чём гадает он?

Проверка, которую предпринял я исключительно ради любопытства, заключалась, собственно, в следующем.

Диалог этот, как казалось мне, когда я его переписывал, был, конечно, изобретён Пушкиным ради занимательности. Он придавал колорит, действовал на читательское воображение, характеризовал личность царя ярким мимолетным штрихом. Пушкин был мастак на такие дела и мог, как мне думалось, сделать этот мазок в великолепной живописи своего исторического полотна походя. Насколько здесь присутствует простое «красное словцо»? Возможен ли был диалог этот именно в ту пору? Нет ли тут нечаянной напраслины на русского царя? В самом ли деле; разнообразное чародейство, с которым православный человек воевал уже со, времён князя Владимира, настолько вошло в плоть того времени, что и царь Борис, «подобно красной невесте», ищет спасения и отгадки в нём?

Поставим задачу проще. Что нужно было знать Пушкину о русской истории, чтобы именно таким разговором двух царских приближённых охарактеризовать взятый им отрезок конкретного времени?

Тем более что дальнейшие картинки вполне удобно ложатся в копилку исторических подробностей народного духа.

Разбираясь в этом, совсем незаметном, эпизоде творческого наследия великого поэта, я совершенно неожиданно для себя обнаружил, что история русская от начала своего и почти до сей поры находилась и находится под таким же сильным воздействием суеверия, как и житейская судьба Пушкина. Такое сходство судеб первого русского поэта и его родины открывает новый символ. Мы только робко подозреваем пока, что короткой жизнью своей каждый человек более или менее удачно следует и повторяет в миниатюре целый путь человечества со всеми его заблуждениями, мудростью, младенчеством, силой и дряхлостью. Во всяком случае, дух всякого нормального, тем более гениального человека вбирает в себя более или менее полно весь предыдущий опыт своего народа приблизительно в том порядке, как он обретался. Вот почему Пушкин для меня — это вся Россия, сконцентрированная в той самой капле росы, которая имеет такое широкое хождение, когда требуется определить — как в малом находит свое полное отражение даже самое великое.

Итак, что знал Пушкин о подлинном Годунове к тому времени, когда в голову ему пришли слова двух литературных стольников?

Царь Борис, пришедший к власти неимоверными трудами, ценой грандиозных интриг, был, как это утверждают почти все современные ему исторические источники, — «несчастнейшим в мире человеком». Он был подозрителен, знал, какова цена показной боярской преданности, чувствовал, как ненадёжно народное мнение о владыках. Самым сильным его чувством на троне, кроме удовлетворённого тщеславия, был страх. Историки подозревают его, по крайней мере, в двух великих душегубствах, которые явились главными, ступенями к высшей власти. В том числе — в тайном умерщвлении Ивана Грозного. Каждый прожитый на троне день доставлял ему большое удовольствие прежде всего тем, что благополучно приходил к концу. Он испытывал страх за себя, за свой род, за свой венец…

Больше всего царь опасался ведовства — достаточно было малейшего слуха о том, что кто-то где-то грозит ему или семье его чарами, зельем, наговорами, — начинался грозный розыск.

В «покрестной» записи, той, которую подданные должны были давать, когда он взойдёт на престол, было записано совсем необычное даже для той поры: не покушаться ни зельем, ни заговором на жизнь царя, на жизнь его жены и детей.