видели, что самоубийство встречается, начиная с первых этапов эволюции, и что даже иногда оно обладает
там крайней заразительностью. А если самоубийства существуют среди самых диких народов, нет никакого
основания думать, что оно связано необходимым соотношением с крайней утонченностью нравов.
Без сомнения, типы самоубийства, наблюдавшиеся в эти отдаленные эпохи, частью исчезли; но это
исчезновение должно было бы облегчить немного нашу ежегодную дань, и тем более удивительно, что эта
дань делается все более и более тяжелой.
Поэтому можно думать, что увеличение вытекает не из существа прогресса, а из особых условий, в которых
осуществляется прогресс в наше время, и ничто не доказывает нам, что эти условия нормальны. Ибо не нужно
ослепляться блестящим развитием наук, искусств и промышленности, свидетелями которого мы являемся.
Нельзя отрицать, что оно совершается среди болезненного возбуждения, печальные последствия которого
ощущает каждый из нас. Поэтому очень возможно и даже вероятно, что прогрессивное увеличение числа
самоубийств происходит от патологического состояния, сопровождающего теперь ход цивилизации, но не
являющегося его необходимым условием. Быстрота, с которой возрастало число самоубийств, не допускает
даже другой гипотезы. В самом деле, менее чем в 50 лет оно утроилось, учетверилось, даже упятерилось, смотря по стране.
С другой стороны, мы знаем, что самоубийства вытекают из самых существенных элементов в строении
общества, так как они выражают собой темперамент, а темперамент народов, как и отдельных лиц, отражает
самое основное в состоянии организма.
Наша социальная организация должна была глубоко измениться в течение этого столетия для того, чтобы
быть в состоянии вызвать подобное увеличение процента самоубийств. И невозможно, чтобы столь важное и
столь быстрое изменение не было болезненным явлением; ибо общество не в состоянии с такой внезапностью
изменить свою структуру. Только вследствие медленных и почти нечувствительных перемен может оно
приобрести иной характер. Да и возможные изменения ограничены в своих размерах. Раз социальный тип
получил окончательную форму, он не обладает безграничной пластичностью; быстро достигается известный
предел, которого нельзя перейти. Поэтому не могут быть нормальными и те изменения, наличность которых
www.koob.ru
предполагает статистика современных самоубийств. Не зная даже точно, в чем они состоят, можно заранее
утверждать, что они вытекают не из нормальной эволюции, а из болезненного потрясения, сумевшего
подорвать корни прежних установлений, но оказавшегося не в силах заменить их чем-нибудь новым; и не в
короткий промежуток времени можно восстановить работу веков. Растущий прилив добровольных смертей
зависит, следовательно, не от увеличения блеска нашей цивилизации, а от состояния кризиса и ломки, которые, продолжаясь, не могут не внушать опасений.
К этим разного рода доводам можно прибавить и еще один довод. Если истинно положение, что при
нормальных условиях коллективная печаль имеет свое определенное место в жизни общества, то обыкновенно
она не носит настолько интенсивного и всеобщего характера, чтобы быть в состоянии проникать до высших
центров социального тела. Она остается на положении подсознательного настроения, которое смутно
ощущается коллективным субъектом, действию которого этот субъект, следовательно, подчиняется, но в
котором он не отдает себе ясного отчета. По крайней мере этому неопределенному настроению удается
овладевать общественным сознанием лишь в форме частичных и прерывистых вспышек. И выражается это
настроение главным образом в виде отрывочных суждений, изолированных положений, не связанных друг с
другом, могущих, вопреки их абсолютной форме, отразить лишь одну какую-нибудь сторону
действительности, воспринимая поправки и дополнения из сферы постулатов противоположного характера.
Из этого источника и проистекают все те меланхолические афоризмы, все те пословицы, направленные на
осуждение жизни, в которых иногда проявляется народная мудрость. Но они встречаются не в большем
количестве, чем противоположные им по духу поговорки. Они выражают, очевидно, мимолетные впечатления, лишь проходящие через поле сознания, но не занимающие его целиком. И только в тех случаях, когда
подобные чувства приобретают исключительную силу, они начинают занимать общественное внимание в
такой мере, что их можно разглядеть в их целом, в полном и систематическом согласовании друг с другом,—
и тогда они делаются основой для всей философии жизни. В самом деле, в Риме и в Греции проникнутые
отчаянием теории Эпикура и Зенона появились лишь тогда, когда общество почувствовало себя серьезно
больным. Образование этих великих систем было, следовательно, признаком того, что пессимистическое
настроение достигло ненормально больших размеров вследствие каких-то пертурбаций в социальном
организме. А ведь сколько таких теорий имеется в наше время! Для верного представления об их численности
и значении недостаточно принимать во внимание лишь философские системы, носящие официально