Самоубийство

несовершенство — всюду. Нет такой функции организма, нет такой анатомической формы, относительно

которых нельзя было бы пожелать некоторого улучшения. Говорят иногда, что оптик покраснел бы, сделав

зрительный аппарат такого грубого устройства, каков человеческий глаз. Но отсюда никто не заключил, да и

нельзя заключить о ненормальности строения этого органа. Более того — невозможно, чтобы то, что

необходимо, не заключало бы в себе известного совершенства, говоря несколько теологическим языком

наших противников. То, что составляет необходимое условие жизни, не может не быть полезно, если только

сама жизнь полезна. Не будем выходить из этих пределов. В самом деле, мы показали, каким образом

преступление может быть полезно. Однако оно может быть для чего-нибудь полезно только в том случае, если

оно осуждается и подавляется. Совершенно несправедливо мнение, по которому простое зачисление

преступления в разряд явлений нормальной социологии уже означает его оправдание. Если преступление есть

нормальное явление, то нормально также, чтобы оно было наказываемо. Наказание и преступление

составляют одну нераздельную пару. Одно в такой же степени необходимо, как и другое. Всякое аномальное

ослабление карательной системы вызывает усиление преступности и доводит ее до аномальной степени

интенсивности.

Применим эти положения к самоубийству.

Правда, мы не имеем достаточных данных, чтобы утверждать, что нет такого общества, где не наблюдалось

бы самоубийства. Статистика дает нам данные по этому вопросу только относительно небольшого числа

народов. У других же наличность хронических самоубийств может быть констатирована лишь по следу, оставляемому ими в законодательстве. Однако мы не знаем наверное, было бы самоубийство повсюду

объектом юридической регламентации. Но можно утверждать, что это наиболее общий случай. То оно

запрещается, то осуждается; то запрещение, которому оно подвергается, строго и безусловно, то оно

допускает послабления и исключения. Но все аналогии позволяют думать, что ни право, ни мораль никогда не

относились безразлично к самоубийству; оно всегда имело достаточно серьезное значение, чтобы привлекать

к себе внимание общественного сознания. Во всяком случае несомненно, что наклонность к самоубийству, более или менее сильная, всегда существовала у европейских народов; о последнем столетии нам

свидетельствует статистика, а о предыдущих эпохах — юридические памятники. Таким образом,

самоубийство входит составным элементом в нормальный строй как европейского, так, вероятно, и всякого

другого общества.

Нетрудно показать, откуда проистекает эта постоянная связь.

С особенной очевидностью она обнаруживается в альтруистическом самоубийстве первобытных обществ.

Именно потому, что подчиненность индивидуума группе есть их основной принцип, альтруистическое

самоубийство является здесь, так сказать, необходимым актом коллективной дисциплины. Если бы в те

времена человек не относился легко к своей жизни, он не был бы тем, чем он должен был быть; а раз он мало

дорожит своей жизнью, то всё, что угодно, могло служить для него поводом к самоубийству. Следовательно, существует тесная связь между практикой самоубийства и нравственным укладом общества. То же

наблюдается в настоящее время в той исключительной среде, где особенно сильны самоотречение и

обезличение. Еще и до сих пор военный дух может сохранять свою силу лишь при том условии, чтобы

личность отреклась от самой себя, а такое самоотречение неизбежно открывает дорогу самоубийству.

По противоположным причинам в обществах и средах, где достоинство личности является верховною

целью поведения, где человек является богом для человека, личность довольно легко склоняется к тому, чтобы

признать божеством человека, находящегося внутри ее самой, и возводит самое себя в предмет своего

собственного культа. Когда мораль стремится прежде всего дать личности очень высокую идею о ней самой, достаточно известной комбинации обстоятельства, чтобы эта личность сделалась неспособной признавать что-

либо выше себя. Индивидуализм, несомненно, не есть непременно эгоизм, но он приближается к нему; нельзя

поощрять одно, не содействуя росту другого. Таким образом возникает эгоистическое самоубийство. Наконец, у народов, где прогресс бывает и должен быть быстрым, правила, которые сдерживают личность, должны

быть достаточно гибкими и растяжимыми; если они сохраняются со строгой неизменностью, как это имеет

место в первобытных обществах, скованная в своем течении эволюция не может совершаться с достаточной

быстротой. Но страсти и самолюбия, при малейшем ослаблении сдержки, неизбежно прорвутся в известных

пунктах.

С того момента, как людям внушили, что прогресс является их обязанностью, сделалось гораздо труднее

держать их в покорности; вследствие этого число недовольных и беспокойных не перестает увеличиваться.

Всякая мораль прогресса и совершенствования неотделима поэтому от известной степени аномии. Таким

образом, каждому типу самоубийства соответствует своя, согласующаяся с ним моральная организация. Одно