Самоучитель начинающего адвоката

В ходе проверок показаний в квартирах потерпевших С., с большим трудом преодолевая смущение, объяснял следователю, как совершал хищения. По окончании следствия он собирался в письменном виде попросить прощения у всех своих жертв. Не знаю, смог ли он это сделать (в суде его защищал другой адвокат), но то, что С. надоело воровать, было понятно. В 56-летнем возрасте его не оставляли в покое мечты «завязать» со своим преступным прошлым, создать семью с женщиной, которая при каждой возможности приезжала к нему на свидание из другого города. Именно поэтому С. рассказал следствию обо всех совершенных им преступлениях и, надеясь на снисхождение суда, просил рассмотреть дело в особом порядке, то есть без исследования доказательств. Кроме того, по просьбе оперов, съехавшихся со всего города, он в обмен на табак и несколько телефонных звонков из следственного изолятора добровольно «взял» на себя пару нераскрытых краж. На мой вопрос, почему С. так сделал, он заметил, что при рассмотрении его дела в особом порядке за 12 краж ему все равно больше пяти лет не дадут. Так и получилось, но С. долго переживал о том, что «взял» на себя кражу консервов, которая никак не вписывались в его воровскую биографию.

Реабилитирован посмертно

В мемуарах советских адвокатов мне приходилось сталкиваться с удивительными для сегодняшнего времени историями о том, как защитники добивались правды в Верховном Суде, обращаясь к судьям непосредственно на личном приеме, а прокуроры республики по их жалобам приносили многочисленные протесты на необоснованные приговоры по тяжким преступлениям. Ну почему такое происходило в тоталитарном государстве и нет сейчас – в «демократической и правовой» России? Я часто думаю о том, что такое было возможно именно потому, что в те далекие приснопамятные времена никто из реабилитированных и помыслить не мог о каких-либо существенных компенсациях со стороны государства. Сейчас же судьи боятся оправдывать преимущественно по той причине, что это может повлечь обязанность государства платить за искалеченные судьбы.

Однажды ко мне обратилась дочь раскулаченного в 1929 году крестьянина, которая как член семьи репрессированного была реабилитирована и получила от государства мизерную компенсацию в размере 8349 рублей за все конфискованное имущество, включая дом. Кроме того, у нее еще был репрессирован и дед – Я., бесследно пропавший в концлагерях. Но прежде чем рассказать о ее деле, сделаю небольшой экскурс в историю.

Первые попытки коллективизации крестьян были предприняты вскоре после революции, когда в деревне стали насаждаться колхозы и совхозы. Дальнейший ход событий был определен так называемым «кризисом хлебозаготовок» в конце 20-х годов. Индустриализация требовала все больших средств, которые можно было получить за счет экспорта хлеба, а крестьяне не желали сдавать его за бесценок. В этих условиях руководство страны пришло к выводу, что единственным способом гарантированного получения хлеба станет ускоренное объединение крестьян в колхозы. В соответствии с Постановлением Политбюро ЦК ВКП (Б) от 30 января 1930 года «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации» предписывалось:

…Конфисковать у кулаков… средства производства, скот, хозяйственные и жилые постройки, предприятия по переработке, кормовые и семенные запасы… Принять в отношении кулаков следующие меры: а) первая категория – контрреволюционный кулацкий актив немедленно ликвидировать путем заключения в концлагеря, не останавливаясь в отношении организаторов террористических актов, контрреволюционных выступлений и повстанческих организаций перед применением высшей меры репрессии; б) вторую категорию должны составить остальные элементы кулацкого актива, особенно из наиболее богатых кулаков и полупомещиков, которые подлежат высылке в отдаленные местности Союза ССР…; в) в третью категорию входят оставляемые в пределах района кулаки, которые подлежат расселению на новых отводимых им за пределами колхозных хозяйств участках.