Самозванка (дореволюционная орфография)

– Какъ вамъ угодно, маменька…

Старуха опять задумалась.

– Нтъ, не поду! – ршила она. – Стара стала, хвораю все, а, вдь, хать далеко… Далеко, вдь?…

– He слишкомъ, маменька… До Ярославля-то хорошо по желзной дорог, а вотъ дальше на пароход… сыро, конечно, ну, и качаетъ… Тамъ еще на лошадяхъ верстъ двадцать…

– Нтъ, нтъ, не могу… Куда мн свои старыя кости трясти!… Хоть бы къ Преподобному Сергію [7] Богъ привелъ създить, – и то хорошо… Долго ли же ты проздишь?

– Нтъ, мамаша, недолго… Самое большое недлю, a то такъ и мене.

– Прізжай поскорй… Денегъ, чай, надо?

– Если позволите, мамаша…

– Ha этакое дло дамъ… He стсняй Васю, – слабенькій онъ. Позжай ужъ въ первомъ класс, корми его хорошо… Триста рублей достаточно будетъ?

– Вполн, маменька…

Планъ удался, и Анна Игнатьевна ликовала.

Вечеромъ она сообщила свой планъ новому союзнику своему – Настеньк.

Та вся такъ и засіяла.

– Ахъ, это очень хорошо, Анна Игнатьевна! – воскликнула она.

– Да, и я такъ думаю… Прідемъ съ Врою въ Ярославль и она заболетъ тамъ…

– Заболетъ?

– Притворно… Я напишу объ этомъ матери письмо, и буду жить тамъ, сколько мн нужно… Можно-бы и здсь уложить Вру въ постель, но, вдь, тутъ и докторовъ пригласятъ, и Салатинъ придетъ навстить „больного родственничка“, а это, конечно, невозможно…

– Да, да, конечно!… Ну, а если старуха прідетъ къ „больному“ внуку… и тамъ начнетъ докторовъ къ нему звать?… Ярославль не за морями.

– He подетъ, слаба она, стара, а болзнь будетъ не очень опасная, не смертельная, но заразительная… Поняла?

– Да…

– А если… если Ольга Осиповна умретъ здсь безъ васъ? – спросила она. – Старуха, дйствительно, слаба становится, а тутъ еще всть о болзни любимаго „внука“, разлука съ нимъ…

Анна Игнатьевна потупилась.

– Это будетъ скверно, – сказала она. – Лучше, еслибъ она при жизни, „изъ теплыхъ рукъ“… отдала деньги „внуку“, a то канитель…

– Да, Вра, вдь, законнымъ путемъ ничего не получитъ, – суду-то вы не скажете, что она мальчикъ…

– Да… Получу только я, какъ единственная дочь… Мн она, конечно, оставитъ что-нибудь, а если нтъ духовнаго завщанія, такъ и все получу.

– И меня тогда „по шапк“, Анна Игнатьевна? – усмхнулась Настенька.

Анна Игнатьевна снова потупилась.

– Я теб клятву дала, что свою долю ты получишь! – проговорила она.

– Ну, клятва – это вещь… легкая, Анна Игнатьевна! – возразила бойкая, опытная въ житейскихъ длахъ Настенька. – Клятвамъ нын не врятъ, а вы мн… вы мн, Анна Игнатьевна, векселекъ напишите…

– Ловка ты и опытная не по годамъ, двка! – криво усмхнулась Анна Игнатьевна.

– Ужъ какая есть, не взыщите…

– А если мн мамашенька то оставитъ „гребень да вникъ, да грошъ денегъ“, тогда что?… Замытаришь ты меня векселемъ-то…

– Да что-жъ мн васъ нищую-то мытарить?

– А за то… за то, что тамъ было… въ твоемъ дом…

– Ну, вотъ!…

– Ты ужъ лучше такъ поврь! – продолжала Анна Игнатьевна. – Вдь, и тогда тайна-то моя у тебя въ рукахъ будетъ…

– Правда и то… Ладно, послушаюсь, авось, ничего особеннаго не случится…

Въ этотъ-же вечеръ объявила Анна Игнатьевна о своемъ ршеніи дочери.

Вра затуманилась.

– Что носъ повсила? – сурово спросила у нея мать. – Бабушку что-ли жаль?…

– Жаль, мама…

– Нжности какія!… Сама вановата, сама все надлала… Бабушка-то ршила отдать тебя въ науку Салатину.

Лицо двушки вспыхнуло яркимъ румянцемъ.

– Николаю Васильевичу? – воскликнула она.

Краска эта не ускользнула отъ вниманія Анны Игнатьевны.

– Да, Николаю Васильевичу… Все тогда пропало… Ты что покраснла-то это?…

– Ничего, мама! – въ сильнйшемъ смущеніи отвтила Вра.

– То-то!… He влюбилась-ли еще съ большого ума въ парня-то?… На что другое, такъ мы дуры, а на это, такъ насъ хватитъ… Смотри у меня!… Надлала хлопотъ, надлала бды, такъ еще не надлай, ему не разболтай!…

Анна Игнатьевна подошла къ дочери и взяла ее за об руки.

– Помни, Врка, что тогда нтъ теб пощады! – прошептала она, зловщимъ взглядомъ смотря на дочь.

Вра заплакала.

– Будетъ! – крикнула Анна Игнатьевна. – Такую „любовь“ задамъ, что небо съ овчинку покажется!…

Она толкнула дочь и ушла, ршивъ ухать какъ можно скорй, а до отъзда не допускать Вру до Салатина.

Двушка и сама избгала Николая Васильевича.

Она полюбила этого ласковаго, „важеватаго“ красавца, полюбила первою любовью, которая, какъ вешній цвтокъ, распустилась въ ея юномъ сердц…

Полюбила… влекло ее къ Салатину, но она смертельно боялась встрчи съ нимъ, совершенно не умя ему лгать, и бгала отъ него подъ разными предлогами, сгорая желаніемъ видть его, говорить съ нимъ, слушать его голосъ…

Страдала она ужасно!…

Страдала отъ тоски по немъ, страдала въ своей роли „самозванки“, страдала отъ страшной лжи…

Страдала и отъ того еще, что видла сближеніе Салатина съ Настенькою…

„Модная двица“ добилась таки этого сближенія.

Врядъ-ли она сколько-нибудь нравилась этому молодому человку, – она была, что называется, „героиня не его романа“, но она сдлала такъ, что Салатинъ началъ интересоваться ею, и когда бывалъ съ нею, то не скучалъ.