Самозванка (дореволюционная орфография)

– Онъ не виноватъ, маменька, не виноватъ!…

– Какъ?…

– He виноватъ… Это я его послала, я ему приказала… Для меня онъ у васъ деньги бралъ!…

– Ты приказала?… Для тебя бралъ?…

– Да, да, маменька… Простите, простите меня!…

– Да встань, безумная! разскажи въ чемъ дло-то, – наклонилась Ольга Осиповна къ дочери.

– He встану, пока не простите, голову себ объ полъ разобью!… Безъ гроша жила, великую нужду терпла…

– Ну?

– Ну, и длала долги, брала подъ расписки, давала за рубль два, чтобы только получить, да не умереть съ сыномъ съ голоду… Врили, зная, что у меня богатая мать, а проценты брали страшные… Теперь прознали, что я у васъ и явились за полученіемъ, стали грозить судомъ, расписки собрались предъявить…

– Ну?…

– Ну, и ршилась… Приказала Вас у васъ взять… Онъ плакалъ, не хотлъ, но я побила его, общалась увезти его отъ васъ въ Ярославль, грозила новымъ голодомъ, холодомъ, ну, и согласился…

– Почему же не попросила у меня? Почему правду не сказала?…

– He смла…

– А сына воровать, такъ смла послать?

– Простите!… Васю пощадите, – не виноватъ онъ, одна я во всемъ виновата, съ меня и взыщите, какъ знаете… Что хотите сдлайте, я и слова не скажу, хоть подъ розги лягу!…

– И слдовало-бы тебя отодрать, слдовало бы съ тебя шкуру спустить! ну, да ужъ Богъ съ тобою… Встань!…

Анна Игнатьевна подползла на колняхъ къ матери, схватила ея руку и покрыла поцлуями.

– Сколько денегъ-то взяла? – спросила старуха.

– Тысячу триста рублей! – на-удачу сказала Анна Игнатьевна.

– Вс долги заплатила?

– Съ тысячу еще есть…

– Куда-жъ проживала такую прорву? Прихоти творила?… Носила шелки да бархаты?…

– He до шелковъ было… перебивались съ хлба на квасъ…

– Такъ куда-же денегъ столько двала?

– Говорю, что за рубль два платила, a то такъ и больше… Дадутъ сто, а расписку на двсти возьмутъ…

– А ты и давала?

– Тяжело, вдь, было сына-то голоднымъ видть, опять же воспитать его надо было, обучить…

– Обучила наукамъ, а потомъ красть научила?… Хороша мать!… Лучше-бы ужъ сама забралась да грабила, пожалла-бы душу-то дтскую… „Горе соблазнившему единаго изъ малыхъ сихъ“! говорится въ писаніи…

– Знаю, да боялась сама идти… Вася къ вамъ больше вхожъ… Легче онъ меня, ловче…

Ольга Осиповна задумалась, а дочь все еще стояла передъ нею на колняхъ и цловала ея руку.

– Встань!… – сказала старуха.

Анна Игнатьевна встала.

– Ладно, пусть на всемъ этомъ нехорошемъ дл „крестъ“ будетъ! – заговорила старуха. – Вас не скажу ничего, чтобы въ конфузъ его не вводить! теб дамъ еще тысячу, чтобы ты долги отдала…

– Маменька!…

– Постой, не перебивай!… Больше этого при жизни ничего не увидишь отъ меня, а посл смерти… ну, тамъ видно будетъ… Васю я въ люди отдамъ, – здсь порча ему одна – а ты… ты на отдльной квартир жить будешь…

– Гоните опять изъ родительскаго дома, маменька?

– Боюсь, матушка, боюсь!… Вчера сына грабить посылала, а завтра придешь, да и задушишь старуху мать…

– Маменька!…

– Очень просто!… По ныншнимъ временамъ все можетъ быть, все… Ну, это пока мы отложимъ, a вотъ Васю надо, немедленно, въ люди отдать…

– Какъ вамъ угодно, – съ покорнымъ видомъ проговорила Анна Игнатьевна.

Въ ея разсчеты не входилъ такой планъ, это было даже не мыслимо, но противорчить теперь она находила лишнимъ и согласилась очень покорно.

Она потомъ обдумаетъ что-нибудь, устроитъ, благо все это обошлось такъ хорошо.

– Николаю Васильевичу Салатину отдамъ Васю! – продолжала старуха. – У этого парня человкомъ онъ станетъ, на утшеніе намъ выростетъ… Какъ думаешь?…

– Лучшаго воспитателя и руководителя трудно найти…

На этомъ пока и поршили.

Ушла Анна Игнатьевна отъ матери снабженная тысячью рублями.

XV.

Анна Игнатьевна обдумала новый планъ. Предстоящее сближеніе Врой съ Салатинымъ, затянное бабушкою, совсмъ не улыбалось Анн Игнатьевн, – вдь, это вело къ обнаруженію тайны.

Надо было, во что-бы то ни стало, помшать этому сближенію, отдалить Вру отъ Салатина, а сдлать это было нелегко.

Долго ломала надъ этимъ вопросомъ голову Анна Игнатьевна и наконецъ обдумала планъ.

Дня черезъ три посл знаменитой сцены „покаянія“, Анна Игнатьевна вошла въ комнату матери, присла по обыкновенію въ уголк робко, скромно и объявила, что ей надо поговорить о важномъ дл.

– Что за дла такія? – спросила старуха.

Анна Игнатьевна кашлянула въ руку и начала.

– Когда я, живши въ Ярославл, ршилась похать къ вамъ, маменька, я дала общаніе похать на богомолье въ Югскій монастырь [6], – это въ Рыбинскомъ узд, верстъ сто отъ Ярославля, – если вы примите насъ, простите, если я найду васъ въ добромъ здоровь… Я хочу теперь исполнить это общаніе, маменька…

– И Васю возьмешь?

– Конечно, маменька… Общаніе дано за насъ обихъ.

– Надо исполнить, коли дано, этимъ не шутятъ… Позжай…

– Очень вамъ благодарна, мамаша! – низко, низко, словно послушница-монахиня, поклонилась Анна Игнатьевна.

– Позжай! – повторила старуха. – Скучно мн безъ Васи будетъ, привыкла я къ нему, но коли дано общаніе, такъ надо хать…

Старуха задумалась.

– Похать разв и мн съ вами? – спросила она.

Анна Игнатьевна чуть не до крови прикусила губы, – это ужъ совсмъ не входило въ ея планъ.

– Какъ думаешь, Анна? – продолжала старуха.