Самозванка (дореволюционная орфография)

Настенька нсколько тревожнымъ взгядомъ осматривала нежданную гостью, словно чуя что-то, и не приглашала ее въ комнаты, не помогала ей снять кофточку.

– Что-жъ это вы такъ нелюбезно встрчаете меня? – спросила Анна Игнатьевна. – Даже и въ комнаты не приглашаете…

– Милости просимъ… Такъ неожиданно вы…

– Дло имю… У васъ никого нтъ?

– Никого…

– Ну, вотъ и поговоримъ…

Анна Игнатьевна вошла въ комнатку Настеньки, гд двушка работала передъ этимъ, и сла у окна; окно, выходящее въ садикъ, было открыто.

– Можно закрыть? – спросила Анна Игнатьевна. – Я простуды боюсь.

– Пожалуйста… Чмъ угощать васъ?… Намъ старушка одна прислуживаетъ, но ее теперь нтъ…

– Нтъ?…

– Да, нтъ, а я сама ставить самоваръ не могу, – руки испортишь…

Настенька показала свои бленькія выхоленныя руки.

– Варенья не хотите ли? – спросила она.

– Нтъ…

Анна Игнатьевна оглянулась кругомъ.

„Вотъ схвачу сейчасъ за глотку и повалю на кровать! – думала она. – Ротъ платкомъ въ одинъ мигъ закрою, руки этимъ вотъ полотенцемъ скручу… И не пикнетъ, – гд ей!… Возьму вотъ аршинъ желзный и начну имъ молотить!… Косы повырываю, „маску“ всю ея смазливую исцарапую… Натшусь вдоволь, отведу душеньку, а дома Врку изобью… Изломали мою жизнь, встали на дорог, вырвали счастье, такъ вотъ же вамъ!“…

– Какое же у васъ дло, Анна Игнатьевна? – спросила Настенька, съ недоумніемъ и со страхомъ, глядя на странную гостью.

Анна Игнатьевна дрогнула отъ звука ея голоса.

– Дло?… Есть, есть дло…

Она сла съ Настенькой рядомъ, совсмъ близко.

„А что, если придушить ее?“ – мелькнула въ воспаленной голов Анны Игнатьевны мысль.

Она вся похолодла отъ этой внезапной мысли.

„Все и кончится!… Никто не будетъ знать нашей тайны… И никто не узнаетъ ничего… Изломать вотъ этотъ комодъ, захватить кой-какой хламъ и подумаютъ, что воры были… Либо ей жить, либо мн“…

– Какое же именно дло? – спросила Настенька.

– А вотъ какое!…

Анна Игнатьевна бросилась на двушку, повалила ее, завязала ей голову большимъ платкомъ, который лежалъ на подушкахъ кровати и стала крутить полотенцемъ руки.

Произошло это въ одинъ мигъ. Двушка шатнулась, вырвалась, было, но очень сильная Анна Игнатьевна смяла ее и живо связала руки.

Глухой стонъ слышался изъ-подъ большаго ковроваго платка, который покрывалъ всю голову и лицо двушки.

Анна Игнатьевна, прижимая ее одною рукою къ кровати, засунула другую подъ платокъ, отыскивая шею своей жертвы…

Вотъ и шея… Пальцы Анны Игнатьевны сжались…

Настенька собрала вс силы и рванулась. Платокъ соскользнулъ у нея съ головы.

Дикій, нечеловческій крикъ вырвался изъ груди двушки и замеръ опять подъ платкомъ, подъ подушкою…

Началась борьба, страшная борьба за жизнь…

Настенька снова вырвалась.

– Спасите! – крикнула она.

Подушка заглушила этотъ крикъ.

– He убивай!… Охъ, не убивай!… Жить хочу, жить!… Да, вдь, не одна я знаю тайну-то вашу, не одна!…

У Анны Игнатьевны задрожали руки, и она выпустила свою жертву, но сію же секунду снова схватила ее и руками зажала ей ротъ.

– He кричи! – шепотомъ говорила она. – He кричи, не рвись – не трону больше… Сиди смирно, говори… Говори мн… Закричишь, если рваться будешь – задушу, a то ничего, ничего… Говори… He одна знаешь?

Настенька глубоко вздохнула и блдная, какъ полотно, широко раскрытыми глазами смотрла на свою страшную гостью.

– Тетка знаетъ, – прошептала она.

– Проклятая!…

Настенька, дрожа всмъ тломъ, соскользнула на полъ и опустилась на колни; руки ея были крпко связаны полотенцемъ.

– He убивайте! – простонала она. – Никому, никому не скажу, никогда…

– А тетка?

– И ее умолю!…

– Поздно!… И про то всмъ скажешь, и про это вотъ… про то, что сейчасъ было… Погибла я… Я погибла, да и ты…

– Зачмъ?… Вмст будемъ длать…

Анна Игнатьевна встрепенулась.

– Вмст?…

– Да… Все устроимъ… Много, вдь, у старухи денегъ, очень много, – хватитъ и вамъ, и мн и тетк… безъ страшнаго грха, безъ крови…

– Настя!…

– Да, да, безъ крови… Зачмъ вы убьете меня?… Завтра-же, сегодня-же все узнаютъ и каторга, – зачмъ?… Счастье придетъ, а не каторга, деньги, богатство…

– Да, да, такъ лучше!…

Анна Игнатьевна подняла двушку и посадила.

– А не скажешь, Настя?…

– Зачмъ?… Разсчету нтъ, – вдь и мн деньги-то придутъ…

– И простишь?… Сегодняшнее-то простишь?…

– Прощаю… Рязвяжите меня, не бойтесь…

– Страшно, Настасья!… Закричишь, выдашь меня, все погубишь…

– Да зачмъ-же?… Я хочу богатою быть… Говорю, что всмъ хватитъ, а убьете, такъ сгинетъ все… Развяжите…

Анна Игнатьевна быстро развязала полотенце, бросилась передъ Настею на колни и стала цловать ея руки, на которыхъ такъ и горли яркими полосами знаки отъ полотенца.

– Настя, Настя, прости ты меня, помогай ты мн, а я съ тобою пополамъ все раздлю, все пополамъ! – рыдала Анна Игнатьевна.

Настя сидла молча и тяжело дышала.

– Воды! – прошептала она.

Анна Игнатьевна заметалась по комнат.

– Въ кухн, въ ведр! – еще тише прошептала Настя и тихо, тихо упала на подушки.

Около четверти часа возилась съ нею Анна Игнатьевна, приводя ее въ чувство.

Настя очнулась.

– Охъ, сколько грха съ деньгами-то! – проговорила она.

– Много, Настя!… Да, вдь, и радостей съ ними много…

– Много!…

– Ну, и возьмемъ, и возьмемъ… Забываешь все, Настя?

– Забываю…