Самозванка (дореволюционная орфография)

Вра слегка потянула изъ рукъ матери свою руку, опустила глаза, поблднла и едва слышно проговорила:

– Нтъ, мама…

– Лжешь!!…

Анна Игнатьевна до боли стиснула руку дочери.

– Лжешь!… Ты сказала ей… Сказала?… Да?… Говори же, говори, не мучь меня!… Да говори же, a не-то я теб руки выверну, переломаю кости!… Н-ну!…

И Анна Игнатьевна, съ перекосившимся лицомъ, съ опустившимися зрачками глазъ, хриплымъ голосомъ повторила свое приказаніе, ломая руки дочери.

– Ой! – крикнула Вра. – Пусти, мама… Больно… Мама, не мучай меня, прогони меня, будь одна наслдницей бабушки, а мн ничего не надо… Я не могу больше выносить этой пытки, у меня силъ не хватаетъ…

– Говори мн сію минуту – знаетъ ли эта двченка о нашей тайн? – сдерживая бшенство сказала Анна Игнатьевна. – Говори!…

– Да… Да… она знаетъ… Мама, прости меня! – прошептала Вра. – He бойся, мама!… Настенька не скажетъ никому, никто не узнаетъ…

– Когда сказала? – глухо спросила Анна Игнатьевна.

– Недавно, мама… Прости меня…

– Говори – когда сказала и зачмъ?… Догадалась она? Выпытала?

Анна Игнатьевна задыхалась отъ волненія, хватала себя за грудь, искала глазами воды и, замтивъ на окн графинъ, выпила нсколько глотковъ черезъ край. На нее страшно было глядть.

Успокоившись немного, она подошла къ трясущейся, какъ въ лихорадк, дочери и заставила говорить ее.

Вра разсказала все, немного лишь измнивъ суть дла и не признавшись въ томъ, что она по собственной вол открыла все Настеньк.

– Настенька узнала сама, догадалась и заставила признаться, велла взять у бабушки денегъ…

Съ напряженнымъ вниманіемъ слушала Анна Игнатьевна этотъ разсказъ.

Долго-долго сидла она, не говоря ни слова.

Вра боялась поднять на нее глаза и, прижавшись въ уголъ, не смла нарушить зловщую тишину своимъ дыханіемъ.

А слезы такъ и душили ее.

Она не выдержала бы, наконецъ, зарыдала бы, какъ вдругъ ее поразилъ странный звукъ.

Она вздрогнула и взглянула на мать.

Анна Игнатьевна, схватившись руками за свои роскошные, но уже тронутые кое-гд сдиною, волосы, не плакала, не рыдала, а какъ-то вскрикивала, содрагаясь всмъ тломъ, точно отъ невыносимой пытки, точно ее жгли на медленномъ огн или потихоньку жилы изъ нея тянули.

– Мама!… – несмло окликнула Вра.

Анна Игнатьевна очнулась отъ этого оклика и быстро повернулась къ дочери.

– Успокойся, милая мамочка, не мучь себя!…

– Еще ты смешь говорить! – перебила Анна Игатьевна дочь. – Знаешь ли ты, что ты надлала?… Вдь, теперь все… все погибло! Насъ выгонятъ отсюда, мы будемъ боле нищими, чмъ были, если только насъ не посадятъ въ острогъ!… Ты отняла, ты украла у себя и у меня счастіе!… Пойми… счастіе!… О, какъ поплатишься за это… Я теб не прощу этого, нтъ!… Вдь теперь эта проклятая двченка, Настька эта, она будетъ заставлять тебя красть у бабушки каждый день, пока тебя не поймаютъ, воровку… Что ты сдлала?… Какъ ты смла сдлать это?…

Анна Игнатьевна опять зарыдала и вышла изъ комнаты. Вра тоже заплакала и долго не могла заснуть…

Она пролежала бы весь слдующій день, но мать часу въ десятомъ зашла къ ней и приказала вставать и одваться.

– Я должна идти куда-нибудь съ вами? – спросила Вра.

– Да.

– Я не пойду… Я боюсь васъ…

Анна Игнатьевна ничего не отвчала на это, вышла изъ комнаты, но скоро вернулась и холодно-сухо, но покойно сказала дочери:

– Ты не пойдешь со мною! я отдумала. О вчерашнемъ ты должна забыть… Наст не говори, что я все знаю. Я еще поправлю испорченное тобою и добьюсь того, что мы об будемъ счастливы… Однься и сойди внизъ…

Анна Игнатьевна теряла голову…

Все продано теперь, все рушилось и не богатство ждало ее въ этомъ дом, a – позоръ, горе, быть можетъ судъ…

Глухая ненависть закипала у ней въ груди на „модную двицу“ Настеньку, но не мене того зла она была и на дочь.

Что было длать?…

Порою Анна Игнатьевна, не владя больше собою, хотла идти въ комнату дочери и избить ее до полусмерти, мста живого не оставить, изтерзать, изорвать, а потомъ открыться во всемъ матери и сложить руки, ожидая удара судьбы…

Но сперва хорошо бы потшиться надъ Настенькою…

Отъ этой мысли у Анны Игнатьевны красные круги вставали передъ глазами, зубы стискивались…

Ужъ и потшилась бы она!… Вдь всего лишила ее эта двченка, всего… Теперь ходитъ довольная такая, веселая; ожидаетъ великихъ и богатыхъ милостей…

– He дождется, не дождется! – думала Анна Игнатьевна, закипая ненавистью. – Думаешь, проклятая, что счастье себ нашла, а найдешь гибель!… За одно ужъ пропадать-то…

Эта жажда мести не давала покоя Анн Игнатьевн; и вотъ одинъ разъ вечеромъ, когда Фіона Степановна была у Ярцевой, и Настенька, по ея словамъ, домовничала, Анна Игнатьевна собралась привести свой планъ въ исполненіе.

Она быстро допила чашку чаю, отказалась отъ слдующей и встала.

– Куда ты? – спросила Ольга Осиповна.

– Пройдусь немного, голова что-то болитъ…

Она быстро одлась и вышла на улицу.

Черезъ полчаса извозчикъ подвозилъ ее къ уединенному домику Заварихи.

Анна Игнатьевна вошла въ калитку, заперла ее за собою, быстро вбжала по ступенькамъ крылечка и постучалась. Сама Настенька отперла ей дверь.

– Батюшки, Анна Игнатьевна! – съ удивленіемъ воскликнула она. – Вотъ неожиданность-то…