Самозванка (дореволюционная орфография)

„Вася“, видимо, пришелся по душ молодому Салатину и онъ отнесся къ „юнош“ по родственному, обласкалъ его, ободрилъ, общалъ руководить его чтеніемъ и вообще взять на себя трудъ сдлать его достойнымъ милліоннаго наслдства…

И вотъ, когда Салатинъ ушелъ, что-то отрадное, свтлое овладло всмъ существомъ измученной Вры и хорошо, хорошо стало ей… забыла она недавнія муки и надежда воскресла въ ней…

Къ вечеру этого дня пришла къ Ярцевымъ Настенька. Ольга Осиповна, Вра и Завариха сидли за чаемъ, когда явилась „модная двица“. Она, видимо, была очень ажитирована [5] и нетерпливо ожидала окончанія чаепитія, такъ плохо маскируя свое нетерпніе, что Ольга Осиповна обратила даже на нее вниманіе.

– Что ты, егоза, егозишь-то? – спросила старуха. – Вертишься, словно на шил сидишь!… Небось, хочется съ Васей наверхъ забиться, да шушуканье свое завести?… Ой, ты, егоза, смутишь ты у меня мальчика, извертишь его!…

Настенька только плечами передернула, а старуха сейчасъ же и отпустила ее съ внучкомъ изъ за стола, не будучи въ силахъ отказать Вас въ удовольствіи поболтать съ Настенькою.

„Пусть ихъ, – думала старуха. – Ежели бы надолго эта вертячка завелась у насъ – я ее сократила бы; ну, а теперь Николаша съ Васей займется, такъ худого мальчику ждать нечего – тотъ наставитъ на умъ, научитъ, какъ жить надо“…

Двушки, между тмъ, прошли наверхъ.

– Достала? – спросила Настенька, впиваясь въ Вру глазами и замирая отъ нетерпнія.

– Да…

– Гд же?… Гд деньги?… Давай скорй, скорй, a то войдетъ кто-нибудь…

Вра достала деньги и передала ихъ Настеньк, которая отъ волненія дрожала всмъ тломъ и сверкающими глазами смотрла на пачки билетовъ.

– Сколько тутъ? – спросила она, запихивая пачки въ картонъ изъ подъ шляпки.

– He знаю… Взяла первое, что попалось…

– А… а много въ сундук такихъ пачекъ?

– Да, много.

Настенька закрыла картонку, обвязала ее платкомъ и поставила подъ кровать.

– Ни слова же объ этомъ! – повелительно обратилась она къ Вр. – Слышишь? Погубишь и себя, и мать ежели проболтаешься, а мн все равно: я скажу, что за молчаніе ты мн деньги эти дала…

– Нтъ, я не скажу. Зачмъ же я буду говорить? Вдь, мн стыдно, я украла эти деньги… Ты не напоминай мн объ этомъ, Настя, забудь это… Мн такъ сегодня хорошо, отрадно, что я хотла бы думать о чемъ-нибудь пріятномъ и хотла бы поговорить съ милымъ добрымъ другомъ… Настенька, будь доброю… Какъ хорошо на душ, когда знаешь, что у тебя въ сердц только желаніе всмъ-всмъ длать добро и всхъ любить…

– Ангелъ какой! – насмшливо замтила Настя. – Теб хорошо, коровк Божьей, такъ разсуждать: ты обезпечена, тебя ждетъ богатство, а ты пожила бы въ нужд, попробовала бы униженій, настоящаго горя отвдала бы…

– Ахъ, я жила въ нужд, Настя!… и, право, мн тогда легче было, веселе… Какъ бы охотно я сняла съ себя этотъ обманъ!…

– Такъ за чмъ же дло стало? Иди вотъ сейчасъ къ бабушк и объявись…

– Мамы боюсь, – шепотомъ проговорила Вра. – Я такъ стала ее бояться, что за страхомъ и любовь моя къ ней пропадаетъ!… Она въ Ярославл была не такая. Она никогда не баловала меня, была со мною строга, но я и не думала ее бояться, даже когда маленькою была и она наказывала меня, иногда жестоко наказывала… А теперь я боюсь ее… Теперь она одно любитъ – бабушкины деньги… Какъ она смотритъ иногда на меня!… Я такихъ глазъ не видала и думаю, что… что люди съ такими глазами убиваютъ другихъ людей… Она не догадывается ли, что я открыла теб нашу тайну…

– Ты думаешь? – тревожно спросила Настенька.

– Да… Очень ужъ страшно глядитъ она на меня…

– Сохрани Богъ сказать ей объ этомъ! – схвативъ за руку Вру, сказала Настенька. – He стала бы спрашивать, допытываться, такъ ты молчи…

– Конечно!… Я не знаю, что она сдлаетъ со мною, если узнаетъ!… А знаешь, когда я скажу всмъ, что я не мальчикъ, что я обманываю всхъ, что я двушка?

– Когда?

– Когда я найду такого человка, который полюбитъ меня и который будетъ такой смлый, умный, сильный, что можетъ защитить меня. Тогда я скажу и не побоюсь мамы.

И Вра видла такого человка въ Салатин…

Съ перваго раза увидала она это и съ перваго взгляда на него почувствовала къ нему неодолимое влеченіе.

Ее манили къ нему эти ясные глаза его, въ которыхъ свтились и умъ, и сила, и ласка, эта увренная рчь его: то задушевно ласковая, то добродушно насмшливая, то убдительная и твердая. Есть такіе люди, при взгляд на которыхъ вамъ хочется врить имъ и любить ихъ, хотя вы не знаете еще, что это за человкъ, но въ то-же время убждены, что не ошибаетесь, что первое впечатлніе, произведенное имъ, такимъ человкомъ, есть то, что останется въ васъ навсегда.

Такимъ качествомъ обладаютъ люди только очень добрые, и доброта эта, какъ въ зеркал, отражается въ ихъ глазахъ.