Самозванка (дореволюционная орфография)

Вра душою, сердцемъ почувствовала, что Салатинъ будетъ ея другомъ и, не любя его еще, какъ женщина, полюбила, какъ человкъ. И ей хотлось кому-нибудь сказать объ этомъ, хотлось подлиться съ кмъ-нибудь той радостью, которая наполняла ее. Подлиться можно было лишь съ Настенькою, но не выслушала ее Настенька, мимо ушей пропустила задушевныя рчи Вры. He до того было „модной двиц“, почувствовавшей въ рукахъ деньги, большія деньги…

Настенька на этотъ разъ очень поспшно оставила домъ Ярцевой и объяснила свой скорый отъздъ тмъ, что будто-бы поссорилась съ Васею; обидлъ онъ ее, капризничалъ…

Вра осталась одна.

– Читать буду!… – сказала она бабушк, но не читала, а сла у своего любимаго окна, положила голову на руки и задумалась.

Въ послднее время двушка часто сидла такимъ образомъ, и много-много думъ проносилось въ ея юной головк…

XIII.

Въ такой же отдльной комнат, въ нижнемъ этаж, сидла одна-одинешенька мать Вры.

Измнилась за послдніе дни Анна Игнатьевна, похудла, поблднла, морщинки глубже легли на ея красивомъ бломъ лбу, и тоже думы, но тяжелыя-тяжелыя гнздились въ ея голов…

Она пришла въ домъ матери искать не забвенія прошлому, не ласки и участія, не любви, а богатства. Съ обманомъ пришла и съ надеждою на скорую смерть этой матери, въ которой она давно уже потеряла мать, а видла лишь богачку, должную ей оставить крупное состояніе, должную дать ей независимость, положеніе, свободу… А мать такъ бодра еще, такъ еще здорова, что можетъ прожить много лтъ. Пріздъ „внука“ оживилъ ее, далъ ей новыя силы, и она жаждетъ еще жизни, чтобы увидать счастье этого „внука“…

Сколько, такимъ образомъ, ждетъ еще мукъ Анну Игнатьевну, сколько тревогъ!… Что испытываетъ она каждую минуту, думая, что вотъ-вотъ обнаружится обманъ, – и все пропало!… Вдь, тогда лично для Анны Игнатьевны все будетъ кончено. Ее вторично прогонятъ изъ этого дома, но уже навсегда. Дочку ея, быть можетъ, и пріютятъ, да что ей изъ того? He для дочки она задумала все это, а для себя; ей хочется жить, ей… Разв она жила до сихъ поръ?… Нтъ. Сперва нужда съ больнымъ мужемъ, вчная забота о куск хлба, потомъ мимолетная связь съ отцомъ Вры, который безжалостно бросилъ ее и забылъ, насмявшись надъ нею и оставивъ ее на произволъ судьбы съ ребенкомъ… Долгіе годы новой нужды, заботы о куск хлба, вчныя лишенія… А хотлось жить, наслаждаться…

И, должно быть, никогда не дождаться ей „настоящей“ жизни… Вотъ-вотъ обнаружится обманъ, откроется тайна!… Что-то очень ужъ дружна Вра съ этой хитрой Настенькою, у которой такіе хищническіе глаза… He открылась ли она ей?… Кое какіе намеки слышала Анна Игнатьевна, кой-какіе взгляды поймала… Что-то не ладно тутъ, да и Вра какая-то странная стала… А тутъ еще этотъ Салатинъ появился… Ловкій такой, умный, проницательный… Хочетъ онъ заняться съ Врой, хочетъ образовать ее, будетъ къ себ возить и узнаетъ, конечно, тайну…

– Нтъ, это пытка! – съ тоскою воскликнула Анна Игнатьевна. – Такъ жить нельзя… Надо увезти куда-нибудь Вру, надо придумать что-нибудь, а то все пропадетъ и погибнетъ… Уйдетъ изъ рукъ счастье, a вдь, ужъ совсмъ близко оно…

Анна Игнатьевна дождалась поздней ночи, когда все спало въ дом крпкимъ сномъ и отправилась къ дочери наверхъ.

Надо было многое переговорить съ нею, надо было все выпытать отъ нея и дать инструкцію…

Вра спала, когда къ ней пришла мать.

Закинувъ руки за голову, лежала двушка на своей кроватк и спала крпкимъ, сладкимъ сномъ. Свтъ отъ лампады освщалъ личико двушки, на которомъ играла улыбка.

Легкое одяло сбилось, открывъ часть груди, которая мрно и ровно подымалась.

„Скверная двченка, какъ она неосторожна! – подумала Анна Игнатьевна, входя въ комнату. – Какъ я приказывала ей запирать за собою на ночь дверь!…“

Анна Игнатьевна подошла къ кровати, поглядла на дочь и разбудила ее легкимъ прикосновеніемъ.

Вра потянулась, открыла глаза и приподнялась на локт.

– Ахъ, это ты, мама!… Что ты?… Разв ужъ пopa вставать?…

– Нтъ… Я пришла взглянуть – заперла ли ты дверь и убдилась, что для тебя приказанія мои ничего не значатъ: дверь не заперта…

– Прости, мама, я забыла сегодня… я…

– Нельзя этого забывать! – перебила мать. – Ты не ребенокъ, ты должна понимать…

Анна Игнатьевна сла на край кровати, поставивъ на ночной столикъ зажженную свчку.

– Я пришла поговорить съ тобою… Днемъ намъ почти нельзя, ты все съ Настенькою этой, дружба у васъ такая… Меня пугаетъ эта дружба…

– Почему, мама? – спросила Вра, боясь смотрть въ глаза матери.

– Потому, что она очень хитра, а ты глупа и неосторожна… Она можетъ вывдать отъ тебя тайну…

Вра потупилась и тревожно завертлась, точно камни подъ нею очутились вмсто мягкой пуховой постли. Это не ускользнуло отъ вниманія Анны Игнатьевны. Она испуганно взглянула на дочь, порывистымъ жестомъ взяла ее за руку и впилась въ нее глазами.

– Вра!…

– Что, мама?…

– Погляди мн въ глаза… Прямо-прямо гляди на меня… Да не отвертывайся же, не потупляй глазъ!…

Вра употребила вс силы и остановила на матери взглядъ.

– Ты… ты не открыла Настеньк нашу тайну? – медленно, не спуская съ дочери испытующаго взгляда, спросила Анна Игнатьевна.