Самозванка. Кромешник

— Доблесть старшего сына Тайдэрика отрадна и примечательна. И делает честь батюшке, да осияет благодатью посмертные пути его великая Жрица и милостивые Князья, — благословение упало в пустоту. Единственные Князья, в которых верил Фладэрик, указывали путешественникам дорогу на ночном небосклоне, а к путям посмертным не имели никакого отношения. — Милэдон к твоим услугам, Адалин. Но… — Старик чопорно пожевал губами, ещё взъерошив и без того густые брови. — Скажи по сердцу, правильно ли я понял твои намерения. Не хочешь ли ты, и впрямь, учинить смуту?

Фладэрик негромко фыркнул, вовремя смирив неподобающую моменту весёлость:

— Скажи по сердцу, Генрич, действительно ли ты хочешь знать ответ?

Милэдон понимающе кивнул:

— Разумная предосторожность. И достойная похвалы, — одобрил старый командир. — Но смута, буде таковая среди твоих замыслов, не станет ли для долины Олвадарани проклятьем бо́льшим, чем «благоглупости» и алчность вельмож? И думал ли ты об ужасах междоусобицы? О кровной мести Благородных? О том, как на руку война в Олвадарани Семи Ветрам?

Адалин, на протяжении всего степенного рассуждения сохранявший неподвижное выражение послушной физиономии, кивнул. Но, как выяснилось, Белый Милэдон ещё не закончил.

— И как ты надеешься уйти из-под печати клятв гоминиума? Ведь тебе, должно статься, известен этот механизм?

Практическая сметка и тут не подвела Хозяина.

— О, да, — кивнул Упырь, поморщившись. — Гоминиум.

Обязательный ритуал, что проходили знатные вельможи, нерушимая печать преданности хозяйке Чёрного Трона, сакральное тавро, удерживавшее в повиновении помимо воли.

— Тогда… крамола твоя, Адалин, обречена?

— Посмотрим, — мягко, но вполне убеждённо ухмыльнулся тот.

Генрич всё качал посеребрённой головой:

— Подумай, мальчик, хорошо подумай, стоит ли затеваемая тобой смута той крови, что затопит… склоны этих гор.

Глава 6. Призраки и миражи

После ухода старика, с достоинством пожелавшего мрачному гостю «покойного сна» на оставшиеся до зари смехотворных три лучины, Фладэрик отодвинул ширму, уселся на кровати, аккуратно застеленной тяжёлым, узорно вышитым покрывалом, и уставился на терзаемые сквозняком занавеси у распахнутого узкого окна.

Цветочный натиск слабел, хотя удушающее присутствие не желало сдавать позиций. Одинокая псина, придержав рулады, изредка лениво потявкивала. Владение затаилось, боясь потревожить господ.

Спать Упырь, чудом не одуревший от скипидарных «медков», по зрелом размышлении раздумал. Рассеянно приласкал юркнувшего под бок Спутника. До третьих петухов оставалось всего ничего. Внизу, наверняка, вовсю трудились недрёманые слуги. Наготовить на эдакую ораву представлялось легендарным подвигом, тем паче, с учётом вынужденной регулярности. Упырь проникся к местной челяди невольным уважением.

Оставшийся безвестным Лучистый гвардеец, свежеиспечённый командир Прихоти, не погрешил против истины: Адалин действительно долго отсутствовал. Даже в сравнении с обычными своими отлучками. Самочинно прогулялся не только через всю озёрную равнину, петляя в перелесках промеж городищ да обомшелых деревень, но и за Белые Горы заглянуть сподобился.

Тамошняя обстановка предполагала некоторое любопытство не страдавших излишней близорукостью соседей. И Адалин, иллюзий не питая, предпочёл симулировать коронную дальновидность во избежание последствий, пока окрестные хозяйчики не догадались.

То, что действовал Упырь по собственному почину, безо всякого высочайшего соизволения, соплеменников уже не удивляло. Фладэрик, не без ехидства игнорируя придворные порядки, за компанию отринул и здравый смысл. В донесениях мотивировал нездоровое усердие врождённой подозрительностью да выпестованным недоверием. Гуинхаррэн благоразумно помалкивал, притворяясь недогадливым. Дивноокая Айрин пока не возражала. Грызла локти втихомолку, да ещё изредка незадачливых подданных подъедала. Ну, да и пёс бы с ней, холерой венценосной. Кабы не Ллакхар и стёршие его с лица земли колдовские знаки.

Стылый горный сквозняк, попетляв промеж осанистых хвойных великанов Олвадарани, набрался аромата и сменил ледниковую, порывистую злость на освежающую резвость. И, проникая в протопленные исполнительной дворней покои, вовсе делался желанным да ласковым.

Фладэрик, вздохнув, поднялся на ноги, подошёл к окну, задумчиво покручивая серёжку в ухе. Пахло близким дождём. Весна, вплоть до самого Бовтуня43, а то и Лита44, в долине теплом не радовала. Скреблась под дверью вымороженным ветром, звенела грозами навзрыд, охаживала колючим градом. И нравом паскудным от хозяйки коронных владений мало чем отличалась. Разве, в койку не лезла.

Упырь, разглядывая жутенькую во мраке, иссиня-чёрную округу, предавался воспоминаниям. Пакостным, как скисшая похлёбка.