Самозванка. Кромешник

Проснувшийся Позёмыш, окинув хозяина намётанным взглядом, смекнул, к чему всё идёт и, выразительно чихнув, ретировался. Сметливый горностай вознамерился, чем Князь не шутит, уворовать до отъезда хоть колесо колбасы, из тех, что наивные стряпки без надлежащего присмотру развешивали в погребах, а то и зайчатинки про запас в хозяйской сумке притихорить. Не ровен час, опять по буеракам тот хозяин ломанётся, а ему, зверю-Спутнику, мыкайся средь репейников, с вурдалаками взапуски состязаясь.

***

Покинув пределы гостеприимного домена, Упырь направил-таки воронка к замку Её Величества.

Прощание получилось скомканным по вине самого Адалина, на дух не переносившего куртуазного балагана. Напоследок проговорив ключевые пункты грядущего побега с опальным Сейраном, Фладэрик предпочёл ретироваться с расторопностью, достойной лучшего применения. А несметные Милэдоны и не возражали.

Откинувшись в седле, Упырь придался праздному любованию, отпустил повод и поигрывал фамильной печаткой, что напялил на палец, преодолев Пост. Родовой герб не думал истираться с резной поверхности, вопреки всем стараниям беспечного наследника. Древние гравёры приложили массу усилий, чтобы достойно изобразить невнятную зверушку, поднявшуюся на дыбы с флагштоком. Статусными побрякушками, кроме обязательных ременных цепей, Упырь пренебрегал. Но в долине Олвадарани приходилось хоть иногда считаться с заведёнными порядками.

На глаза всё чаще, по мере углубления в коронные владения, попадались каменные стены отдельно стоящих крепостей, черепичные крыши, сполохами рдевшие в лучах молодого солнца, и высаженные полосой деревья. Деревянные и каменные постройки хозяйственных дворов и обиталищ слуг, поросшие травой и мхом, обветренные стены. Сколько мрачных тайн за ними хоронилось… Упырь по долгу службы имел представление и иллюзий не питал, а вера в добро и справедливость, порядочность и стакан воды от благодарных потомков, желательно, без яда, на той почве околела, прихватив с собой и сострадание. И заменили их горький цинизм и насмешка.

Адалин оглядывал с высокого седла окрестности, по ранней весне — не больно пышные, и размышлял о покровителях. В Озаровом царстве люди неласковую пору мстительно обозвали Борзнем и старательно в неё своим идолам поклонялись, ибо верили, что в пробуждавшуюся землицу да умытые истаявшими снегами небеса быстрее ввинчиваются их славословия, до тугоухих кумиров проворнее доходят. Потому, полотном обмотавшись и зубы сажей зачернив, поклоны били, покуда чело не треснет. Хозяин Солнца, Ярун, Судьба-Куделя… Бой, ибо куда без него? Великий, ведь простой столько жрать не сможет. Набралось кумиров на небольшое селище. И только попробуй кого забыть, подношением обнести. Сразу волхиты батогами ум на место вправят, нужные подати соберут.

А вот у проповедников с Белых гор кумир один и без мутаций, зато с иными причудами. Ревнивый, мнительный и кровожадный, точно еретник, пережравший лыка. Падкий до истерик, сезонных вспышек бешенства и произвольной пиромании. Так что, нет-нет, да полыхнёт особо отличившееся горное капище, что почиталось знаком высочайшего расположения. Потому проповедники гордо расхаживали в подкопчённой мешковине, порой самостоятельно полы поджигая. Вдруг-де всемилостивый пропустил по недогляду.

В долине Окуня, и вовсе поклонялись всему без разбора. Зверушкам странным, чудам да дивам, что без мандрагоровых настоев, тинктур мухоморных и не пригрезятся. Встают те зачарованными миражами промеж дерев, людей пугают, так что рыцарство от храбрости косеет и впереди коня по полю чешет, из доспехов от усердия выпрыгивает.

У мореходов из Имтиля сочинен целый Эпос, для пущей важности в стихах и прозе, а заодно и песнях. Про жуть заморскую, припадочных, до безобразия кровожадных донных баб, что в волну моряков сманивают да зверьём оборачиваются, древних Князей-колдунов и жирного водяного змея, всей той кодлой не то заправлявшего, не то полонённого.

Среди этого великолепия ещё князепоклонцы бродят: светлые, тёмные и смешанные. От «нежных» почитателей Всемилостивой Жрицы, жалостливых и сердобольных, что оголодавшая ведьмища, знаками суеверными отмахиваются, в ордена да ватажки по интересам сбиваются. А там и набеги грабительские, религиозным пафосом осиянные, учиняют.

Развлекается народ, как умеет.

Впереди, над зыбким бархатом курчавых сосен и сизых королевских елей, что карабкались даже по склонам гор, засеребрились стены замка. Каменная Роза, сложенные из местных крапчатых базальтов; в лучах перевалившего за зенит солнца белела полированным мрамором стен, будто из снега вылепленная, сказочная крепость. Под сенью замка хоронился разросшийся посад — отчасти каменный, отчасти деревянный — с резными прапорицами крыш, гульбищем, лавками купцов и ремесленного люда. Темнели частым парапетом дозорные башни и крепостные стены.