Сампагита, крест и доллар

Почти четыре века господства испанских и американских завоевателей многое изменили в жизни страны, но изменения эти коснулись преимущественно надстройки — государственного устройства, идеологии и религии, юридических норм и политической организации общества. Производственные отношения трансформировались не столь уж существенно. «Пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его «естественным повелителям»», еще не разорваны.

Конечно, за 400 лет отношения между «сильными» и «маленькими» людьми эволюционировали, но их эксплуататорская, в основе своей феодальная, сущность осталась. Эти отношения (то, что называется «внеэкономическим принуждением») были перенесены в новые сферы, которые, казалось бы, их исключают, — в область отношений между трудом и капиталом на современном капиталистическом предприятии, между выборным должностным лицом и избирателем и т. д.

После получения политической независимости размывание родовых и феодальных связей происходит значительно активнее. Ускорение вызывается капиталистическим развитием. Аграрное общество уходит в прошлое, на смену ему идет индустриальное. Этот процесс, который в Европе занял около 500 лет и сопровождался колоссальными потрясениями, в развивающихся странах совершается гораздо быстрее. Коренной ломке подвергаются социальные институты, взгляды, разделяемые членами общества, их психология. Порой ломка начинается еще до того, как созданы новые институты и ценности, что тяжело сказывается и на отдельном человеке, и на обществе в целом. Часть его живет по-новому — в мире, где устанавливается больший контроль над окружением, часть живет по-старому — в мире, где сохраняются древние верования, где человек почти полностью зависит от природы.

На Филиппинах ломка совершается особенно болезненно, хотя это, быть может, не так уж бросается в глаза. Кажется, что жизнь течет однообразно и спокойно. Со стороны тагальские барио выглядят очаровательно. Легкие изящные хижины на сваях прячутся в негустой тени стройных пальм. Возле них бродят куры и свиньи — от всего веет покоем, умиротворенностью и безмятежностью. В таких деревнях жизнь представляется райской, как ей и положено быть на сказочных островах южных морен. По утрам селян будят петухи и собаки, богомольные католики по усыпанным коралловым гравием дорожкам спешат к утренней мессе, потом мужчины отправляются в поле, а женщины — к ручью с бельем. За стиркой обмениваются новостями, слухами, сплетнями, перемывают косточки знакомым. Вечером мужчины, вернувшиеся с поля, обедают, узнают от жен новости, затем собираются возле единственной в деревне лавочки сари-сари, попивают пиво или пальмовое вино и, в свою очередь, обсуждают последние события.

У других народностей обычаи несколько иные: висаянец, например, устав от праведных трудов, предпочитает лежать на циновке с гитарой на животе и, лениво перебирая струны, пересказывать в бесконечной песне то, что видел и слышал в течение дня. Но в любой филиппинской деревне ничто, кажется, не в силах изменить раз и навсегда заведенный порядок, ничто не в силах нарушить идиллию.

Однако, когда поживешь там подольше, увидишь, что идиллического здесь мало. Вода почти не пригодна для питья, отсутствуют элементарные удобства (в 95 % деревенских домов нет мусорных ящиков, в 80 % — туалетов, в остальных они построены по требованию санитарных властей, но крестьяне ими, увы, не пользуются), все жители страдают кишечными заболеваниями. И не мудрено: отходы сваливаются около хижин, при тропической жаре быстро гниют, а мириады мух и ящериц разносят заразу. У половины детей животы раздуты от шистоматоза.

Безмятежная на первый взгляд жизнь крестьян полна трудов, забот, тревог и волнений: у одного пал буйвол, полученный от помещика, и теперь встал вопрос об уплате (сумма будет, скорее всего, такой, что и сыну крестьянина не расплатиться), другому помещик пригрозил отказом в продлении аренды, третий в связи со свадьбой сына занял денег под колоссальные проценты, и долг, не исключено, будет выплачивать несколько поколений.

В городе вроде бы все не так — здесь современные улицы с нескончаемым потоком машин, роскошные магазины, в конторах фирм — кондиционированный воздух. Однако и города подвержены тем же напастям, что и деревни. Во время наводнений их часто затопляет (случается, что даже к президентскому дворцу, Малаканьянгу, можно добраться только по пояс в воде), а между тем питьевой воды в них не хватает, улицы полны машин, но общественный транспорт явно не справляется с потоком пассажиров (попасть в нужное место в Маниле не менее, а может быть и более, трудно, чем в сельской местности), целые районы представляют собой огромные пустыри, и вместе с тем сотни тысяч людей ютятся в трущобах, страдают от ужасной скученности и от тех же болезней, что крестьяне. Горожанин не застрахован даже от укуса змеи (летом 1972 г., во время страшного наводнения на Центральном Лусоне, в столице неизвестно откуда выползло множество змей и были жертвы).