Сампо

Дом был очень старый, стены сложены из могучих валунов, оставленных ледником, когда в этих местах ещё мамонты шастали – и от самого дома веяло какой-то мамонтовой мощью, замшелой древностью. Собственно, это с трудом можно было назвать домом – это была старая усадьба, само жильё и все службы подведены под одну крышу, только входы отдельные. Никто не жил здесь лет девяносто верных, одни стены и остались, да ещё рассыпающиеся от ржавчины железные части бывшего мельничного колеса на берегу ручья. И вообще непонятно было, как уцелели эти развалины на территории бывшей советской воинской части – видимо, очень уж трудно было снести, вот и бросили просто так, раз хозяев уже нет.

Теперь бывший военный городок стал Базой космической корпорации, Базой номер такой-то. А отстроенные бывшие развалины – домом и рабочим местом Горюнова.

– Опять о проектных нормах, – вздыхал он. – Не герметичный и не умный!

Вздыхал, когда выдавалось время вздыхать. А случалось это редко. Понятия рабочего дня здесь не было. Был непрерывный график. Эскизирование – выдача рабочих чертежей – изготовление – испытание. Если, что, внесение поправок – и по кругу.

Больше трёх кругов не допускалось. Если ошибки, приводившие к неудаче испытаний, возникали дважды, и дважды разные – виновник отстранялся от разработки и отправлялся на рабочее место оператора, монтажника, да хоть кухонного рабочего. На место разработчика вставал наиболее способный из очереди, тот, кто уже подавал рацпредложения. Если возникали ошибки дважды одинаковые или если трижды – ликвидировался. По формуле Сен-Жюста: mors sans phrases. Без формальностей.

Пока необходимости в таком не случалось.

Горюновы жили в трёх комнатах дома. А в службах разместились мастерские для работы с керамикой.

– Не боги горшки обжигают, – сам и ёрничал.

НИИКристаллокерамики во время техногенного коллапса был распущен и воссоздан вновь, как Испытательный центр. Сохранились почти все рабочие места слесарей и токарей, испытателей и регулировщиков, чертёжников и конструкторов. Многое даже добавилось. Но схлопнулись контролёрские и диспетчерские места, а также начинавшиеся со слов «инженер по» или «начальник». И состоял этот центр при Базе, подчиняясь ведущему технологу темы.

– Тебе привет передавал… Ой, фамилию забыл, – сказал Шурка Горюнов, когда был принят чертёжником-механиком. – У него щека одна жжёная и голос такой… глуховатый, рычит, как хаски. Он меня оформлял и пропуск выдал.

– Не Константин звали, случайно?

– Ой, да, Константин Михалыч… а фамилия… Пугачёв? Нет, короче как-то…

– Разин! М-дас, – Горюнова передёрнуло ещё свежими воспоминаниями, потом он усмехнулся. Шурка тоже залыбился и закивал.

– Как Лизавету зачисляли, тоже слышал, через дверь. Ей сказали, что, мол, тут нет профессии галки расставлять. И компов для ВКонтактов нету, только наши, российские, для работы. Типа, либо учись нормальной профессии, либо вон, через подписку о неразглашении. В ученики оператора печей, в итоге.

Сосны пели глубоким, протяжным тоном.

Таким же глубоким был бархатный, исчерна-синий тон неба. Иногда помигивали колюче звёзды.

Горюнов рысцой бежал к бункеру. Распущенные уши шапки, трясясь, поглаживали по щекам. Мороз невелик, минус тридцать два градуса для архангельских краёв мелочь, но уж очень непривычно по сравнению с родной Балтикой. По пословице: а стоять не велит. В такую ночь можно надеяться не по радиоканалу, а прямым наблюдением увидеть то, что происходит на орбите.

Происходить должно было генеральное испытание. Испытание делом. Ради которого он уже пятый день сидел здесь в командировке. Пока – проверял комплектацию. Всё ли и в нужном ли порядке заряжают в автоматические «Прогресс-Керамики». Вчера и третьего дня они ушли на орбиту, сегодня предстояла стыковка.

Первая дверь, шлюзовая камера. Обязательно обмести валенки. Искусственный климат шизеет от испарения, если не обметёшь. Взял воздушный пистолет – по-местному, «дуло», нажал кнопку. Пшшш… Снег исчез с валенок в полминуты. Теперь можно вторую дверь.

– Привет, – не оборачиваясь, бросил дежурный наблюдатель. – Давай к делу.

Так здесь было принято. Это просто означало, что у собеседника есть минутка выслушать тебя и помочь. Советом, подсказкой, а то и конкретно руками.

– Понаблюдать.

– А, ведущий… Время стыковки знаешь?

– Двадцать три семнадцать.

Не отрываясь от наблюдения, дежурный пододвинул к Горюнову видеопланшет.

– Сюда глянь, там расписание.

Алексей листал на экране таблицу. Зоны радиовидимости – уверенной, неуверенной… А вот – прямой оптической видимости. Двадцать три пятнадцать вход, двадцать три двадцать две выход. Пять минут можно будет что-то видеть. Пять минут – это много.

– Семь минут до сеанса… Чаю? Ягод?

Алексей поблагодарил и засосал мочёную морошку. Ни дома, ни на Базе такого лакомства не водилось. Время бежало. За минуту до сеанса сел к окулярам.