Самсон. О жизни, о себе, о воле.

Когда же наконец один из охранников подошел к нему и, схватив за плечо, повернул к себе, все увидели, что у него в груди торчит заточка. Глаза смотрели в потолок; в них застыло спокойное удивление, как будто бы Давид не ожидал, что его смерть придет именно в этот момент. Было видно, что умер он мгновенно. И явно знал нападавшего. В нашей хате сидели только «свои», и поэтому понять, чьих это рук дело, было невозможно. Менты быстренько раскидали нас по одиночкам, и началось следствие. Набежали опера с дознавателями и стали дергать нас по одному на допрос. Как назло, мы накануне влегкую поцапались с Давидом, но это для ментов была уже зацепка.

– Скор же ты на расправу, Самсон, – не успел я зайти в допросную, сказал Глыба и, прищурившись, усмехнулся. – Быстро порешил своего кента…

– Горбатого лепишь, начальник. Никого я не порешил. А уж тем более своего кореша. Если тебе неизвестно, то могу пояснить. Для того чтобы кого-то лишить жизни, нужны весомые аргументы, а не простая ссора. Это у вас, мусоров, никаких понятий. Можете ни за что человека на тот свет отправить. Не своими руками, так чужими точно, – намекнул я главному оперу, что догадываюсь, чьих это рук дело.

– Не знаю, о чем ты, но вот судмедэкспертиза показывает, что на заточке твои отпечатки пальцев, так что сам понимаешь, долгожданная свобода будет у тебя еще не скоро. К тому же перед братвой придется ответ держать, за что ты уважаемого человека завалил.

– Сука, – процедил я сквозь зубы, окончательно понимая, что таким гнилым образом Глыба решил рассчитаться со мной за свое унижение в бараке.

В тот момент я больше переживал не из-за того, что мой оставшийся срок, скорее всего, увеличат вдвое, а из-за того, что не смогу доказать свою невиновность. Ни ментам, ни братве. И еще я никак не мог взять в толк, кто это вообще мог сделать. И зачем. Что это? Роковая случайность или спланированная акция, чтобы загрузить меня по полной? Ведь если это не случайность, то получалось, что рядом со мной все это время жил гад, который в нужный момент по ментовскому приказу не только лишил жизни Давида, но и меня подставил.

– Уведите! – вывел меня из размышлений голос Глыбы.

Дальше был суд, на котором присутствовали всего два человека – судья и прокурор. Несколько вопросов, несколько ответов – и вот уже меня ведут в камеру с новым сроком. Теперь мне предстояло провести в заключении еще шесть лет, кроме своих трех. Итого девять. Причем следующие три мне предстояло пробыть на крытке, то есть на крытом режиме, где жизнь тоже не сахар. Я ехал по этапу, и все мои мысли были только об одном: смогут ли мне поверить на воровском сходняке, когда встанет вопрос о моей порядочности? Сумеют ли воры понять, что все произошедшее – не более чем ментовская подстава? В такие моменты никакие прежние заслуги уже не играют роли, так как на тюрьме человек может ошибиться только один раз. И никто не станет разбираться, почему это произошло. Так было всегда. Слово оставалось только за теми, кто в данный момент решал твою судьбу. А это могли быть люди, которые видели тебя, например, в первый раз и не могли знать тебя как человека. А тогда все говорило против меня. В свое время Давид претендовал на место смотрящего, но братва выбрала меня после того, как пришла малява от воров. Опять же ссора накануне убийства… Все говорило против меня.

На крытке, где в основном сидят авторитеты, тоже своя жизнь и свои законы. После того как меня определили в одну из камер и я, пройдя все тюремные экзекуции, начиная от досконального шмона и кончая баней, все же смог попасть в свою хату, за мной пришли. После отбоя дверь в камеру открылась, и постовой негромко сказал:

– Кузнецов, на выход.

Я не спал, зная, что за мной должны были прийти.

– Руки за спину и вперед, – так же тихо проговорил постовой, показывая, куда идти.

Пройдя несколько камер, он остановил меня.

– Тебе сюда, – показал он на дверь; посмотрев по сторонам, быстро открыл ее и кивнул головой на проем.

Камера, куда я попал, была небольшой, всего на шесть человек. Я успел заметить, что на шконках не было матрацев, а значит, каждый из присутствующих здесь попал сюда на время сходки. На меня смотрели несколько пар глаз. Все присутствующие авторитеты были далеко не молоды. По их лицам и взглядам не трудно было догадаться, что каждый из них провел как минимум половину своей жизни в заточении. Колючие взгляды работали, словно рентген, изучая меня с ног до головы. Я уже давно был готов к этим разборкам и поэтому контролировал не только каждое свое слово, но и каждый жест. Я знал, что сейчас будет решаться моя судьба, и это решение может зависеть от случайно брошенного взгляда, когда сидящие передо мною люди могут засомневаться в моей правоте.

– Я Горец, а это мои братья, – обвел рукой присутствующих за столом воров один из них. – Вот, Самсон, собрались мы здесь, чтобы разложить все по понятиям и выяснить, кто ты: порядочный арестант или дешевый фраер, способный в любую минуту воткнуть заточку в каждого, кто тебе не нравится?