Самвэл

На голове царицы была небольшая, усыпанная каменьями корона; она венцом охватывала черные кудри, которые обрамляли бледное лицо, а сзади мелкими косичками ниспадали на роскошные плечи. Прозрачные складки белоснежного покрывали окутывали густые волосы, придававшие особое очарование ее поразительной красоте. Золотые серьги прятались под волнами черных кудрей, и о них напоминало лишь мерцание каменьев. Эти бесценные серьги были столь массивны, что их не вдевали в уши, а укрепляли на особых застежках и крючках по обе стороны короны. Оканчивались они колокольчиками, в которых сверкали большие алмазы. Жемчужная нить соединяла серьги между собою и спускалась до груди. На шее царицы сверкало ожерелье из драгоценных камней, на нем держался, покоясь на пышной груди, царский знак в форме сияющего полумесяца. Обнаженные руки ее были украшены золотыми браслетами. На мизинце правой руки сверкал именной перстень царицы. Пурпурное одеяние мягкими складками ниспадало на расшитые жемчугом туфли. Литой золотой пояс плотно охватывал стан царицы и застегивался впереди двумя выпуклыми пряжками, сплошь усыпанными каменьями. На плечи была накинута легкая соболья мантия, крытая розовым бархатом.

По правую руку от царицы, на самом почетном месте, стоял Мушег Мамиконян, спарапет объединенных войск Армении, рядом с ним Саак Партев, сын Нерсеса Великого. Ниже, в соответствии с должностью, званием и знатностью рода стояли нахарары и знать. Среди них был и Месроп Маштоц. По левую руку от царицы стояли в том же порядке жены и дочери нахараров и знати, которые последовали в Артагерс за мужьями и отцами.

На их лицах была написана радость, в глазах горело пламенное воодушевление.

Все стояли, кроме епископа Хада, местоблюстителя католикоса Нерсеса Великого, который, отправившись в Византию, оставил его вместо себя главою армянской церкви.

С улиц доносились звуки музыки, и вся крепость сотрясалась от ликующих возгласов. В зале же царила глубокая тишина.

Царица обратилась к собравшимся:

— Наконец, после долгой осады, Шапух ушел от стен крепости. Его полчища разбились о наши скалы. Но несокрушимее неприступных утесов оказалась ваша отвага, ваша самоотверженность, мои доблестные военачальники! Бог дал силу вашей деснице, и вы, как и подобает истинным героям, мужественно сражались с заклятым врагом нашей родины и доказали, что вы — достойные ее сыны. Война была тяжелой, долгой и принесла много бед и горя. Она оказалась тем тяжелее, что нам пришлось сражаться не только с чужеземными захватчиками, но и с врагами из своей среды. Наших недругов вели наши же сородичи. Сын поднялся на отца, и брат на брата. Тут-то и проявилось все величие вашей любви к родине — вы не щадили своих близких и подняли свой меч против их меча. Воздаю хвалу вашим добродетелям и благословляю вас материнским благословением.

Все молча склонили головы, выражая глубокую благодарность. Царица продолжала.

— Но впереди еще много дел и притом очень нелегких. Мы очистили от врага окрестности этой крепости, но не страну, мы отстояли себя, но не отечество. Наша родина, наша любимая Армения все еще во власти персидской варварской жестокости. Я не сомневаюсь, что Шапух, с таким позором удалившись от стен нашей твердыни, никогда не забудет этого тяжкого оскорбления и изольет весь свой яд и всю желчь на другие, незащищенные места нашей родины. А таких мест у нас немало. Некоторые из наших нахараров оказались столь слабодушны, что бросили свои княжества на произвол судьбы и разбежались в разные стороны. Их крепости в руках врага. Их семьи заточены в собственных замках, они заложники врага. Наконец, даже после трагических событий в Зарехаване, где Шапух во всей неприглядности проявил всю необузданность своей звериной натуры, в руках врага все еще очень много наших пленных. Нам нет и не может быть покоя, пока наши братья и сестры томятся в неволе. Нам нет и не может быть покоя, пока не отомщено оскорбление, которое нанес Шапух нашим нахарарам, выставив их жен и дочерей нагими перед своим войском. Горько мне, очень горько перечислять, сколь неизмеримы наши беды и сколь неизлечимы наши раны. Уповаю на милость Божию и на вашу любовь к родине, о храбрецы земли Армянской, и не сомневаюсь, что вы окажетесь достойными своего высокого предназначения.

Ее благозвучный, проникающий в душу голос, который отчетливо разносился по всему просторному залу, ее окрыляющие слова, которые огненным потоком лились из красноречивых уст, произвели глубочайшее впечатление на присутствующих; они снова и снова склоняли головы, выражая уверения в бескорыстной преданности.

Потом заговорил епископ.