Самвэл

Дорога, вплоть до самого берега, шла сквозь густые заросли пышной зеленой травы. До войны здесь паслись кони князя Нахичеванского, а теперь — кони персов и другой их вьючный скот. Кое-где возвышались голые, обезображенные дождем и ветром остроконечные скалистые холмы, которые, казалось, продолжают существовать только для того, чтобы показать прохожему, какую жестокую шутку ^сыграло с ними время. За долгие века дожди смыли их мягкий земляной покров и оставили только твердый, окаменевший остов. Вот вдали виднеется целый караван верблюдов. Горбатые, с изогнутыми шеями, они вереницей стоят или, вернее, почти висят в воздухе. Вот в другой стороне выстроились, вздымаясь к небесам, несколько башен. Все они стоят на тонком, выветрившемся подножии, и невольно кажется, что стоит подуть ветру, и все рухнет. Вот чуть подальше вырисовываются страшные очертания человеческих фигур, словно перед вами статуи окаменевших исполинов. А вот свившийся в кольца дракон, он поднял чудовищную голову, разинул грозную пасть и готов проглотить прохожего. Некогда в этих краях жили, говорят, переселенные в Армению пленные «дракониды», теперь от них остались только окаменевшие скелеты.

Это была заколдованная, застывшая каменная страна. По ней медленным мерным шагом ехал конный отряд охотников.

Они доехали до бурливой речки Нахичеван, которая с шумом билась о свое каменистое ложе и быстро мчалась вперед, впадая затем в Араке. Здесь природа выглядела иначе. Вдоль реки росли плакучие ивы, низкорослые шелковицы и дикий кустарник; они сплелись между собой и образовали живую изгородь, пробраться сквозь которую было почти невозможно.

За нею простирались плодовые сады горожан. До войны эти дивные кущи были так ухожены, что вполне оправдывали древние легенды, гласившие, что садоводство стало известно армянам с того самого дня, когда Ной насадил на склонах Арарата первый на земле сад. Отборный виноград Гохтанской земли тяжелыми, сочными гроздьями рдел и наливался сладким соком под животворными лучами армянского солнца. Это он дарил людям тот благородный нектар, который вдохновлял знаменитых певцов Гохтанской земли. А ныне осыпавшиеся, источенные червем кисти выглядели так, будто их побил неслыханной силы град. Это столь тягостное для души и глаза опустошение было делом рук персидских войск. До войны здесь весело смеялись, выглядывая из ветвей, краснобокие яблоки, румяные, словно щечки юных девушек, а степенные груши пригибали к земле густолиственные ветки и, казалось, приветствовали прохожих чинными поклонами. Ныне ветви тоже склонились до земли, ныне тоже свисали засохшие сучья. Но это было делом безжалостных рук алчных персидских захватчиков. До войны золотистые персики скромно скрывались за огромными абрикосовыми деревьями, которые брали их под свое широкое, густолиственное покровительство. А ныне иссохшие от жажды абрикосовые деревья сбросили свой богатый зеленый наряд и выглядели так жалко, словно настала глубокая осень. Не было заботливого садовника, чтобы утолить их жажду, спасти от безвременной гибели.

Среди садов виднелись двухэтажные давильни. Много раз эти постройки в армянских садах служили убежищем для невинных жертв неправедных гонений. Так, известно, что девственные сподвижницы Рипсимэ долгое время скрывались от преследований в давильнях вагаршапатских виноградников. В мирное время на верхнем этаже обычно с ранней весны и до глубокой осени жили семьи, владевшие садами. Они ухаживали за ними, собирали урожай и в то же время наслаждались чистым и свежим воздухом на лоне живописной природы. Сады служили им своего рода дачей. Но теперь не видно было ни души, давильни были пусты, а сады заброшены: гром войны разогнал всех. Одни успели бежать и укрылись в горах Вайоцдзора, другие попали в плен к врагу.

Враг проходил сейчас по тем самым садам, опустошение и запустение которых было вызвано им же. Сады занимали довольно большое пространство. Они отделялись друг от друга невысокими глинобитными стенами, которые создавали сеть извилистых улочек, своего рода темный лабиринт под густой сенью деревьев. Не раз этот лабиринт поглощал без следа немалые силы врагов. Но ныне враг безбоязненно проходил по пустынным гохтанским садам.

Самвел смотрел на эти печальные картины, и в его чутком сердце множились все новые и неизлечимые раны. Между тем князь-отец был в прекрасном расположении духа — он весь отдался чувству глубокого блаженства оттого, что после стольких тяжких лет разлуки ему впервые выпал счастливый случай участвовать, уже вместе с любимым сыном, в такой блестящей охоте.